Проделки морского беса

Ошеломления как не бывало, мысли снова явились ясные, разумные, властные. Первое дело для воина — долг! А долг: спасать вверенные попечению трофейные регалии, документы и карты — все, что надобно передать. Запечатанный сундук с секретным запором принесли от коменданта перед самым отплытием.

Присев на корточки, мичман ухватился за кованую скобку сундука, дернул что было силы… еще… еще раз! Сундук даже не шевельнулся. Тогда Елизар ударом ноги сшиб койку, чтоб не мешала, увидел: казенный сундучище весь окован железом, опечатан снаружи. Чем же сшибить крышку? Бежать за топором? Не поспеть. Кортик?!

Он выдернул кортик из ножен, попытался просунуть лезвие в щель, нажал. Сталь сначала согнулась и вдруг со звоном лопнула, клинок разломался. Чертыхнувшись, хотя в такой недобрый миг и не следовало, мичман отшвырнул бесполезную рукоять, схватил ботфорты, полные воды, кое-как вбил в них ноги, сорвал с крюка мундир, офицерский шарф, шляпу треуголку. Мундир надеть не успел, нахлобучил только шляпу.

Тем временем вода в каюте подбиралась уже к животу. Держа мундир под мышкой, огляделся. Прежде чем спасать себя, надо убедиться, нет ли чего поважнее, государственного. Ударом кулака выбил дверь стенного шкафа, прихватил с полки шкатулку, не зная, что в ней.

В это мгновенье дверь каюты отлетела, вышибленная ударом. Подымая перед собой бурун, вкатился коренастый Ивашка.

— Слава те господи, живой! — заорал он на весь Финский залив. — Ты что, сдурел, господин мичман! Ведь тонем! Не мешкай, бежим!

Он вцепился в Елизара, с силой рванул из каюты, потащил вверх по трапу.

Флейт одним бортом лежал в воде. На другом, угрожающе натянув цепи и канаты, висели пушки со станками. Одна из пушек завалилась, стояла поперек. Мичман невольно вжал голову в плечи, пробираясь под ними. Пробираться-то было нелегко, палуба скользкая, как ледяная горка для катания на салазках. За лохмотьями разорванного паруса сразу и не разглядел шлюпку.

Шлюпка стояла на воде, упершись кормовым транцем прямо в палубный настил. А рядом торчали еще какие-то лодки, не казенной аккуратной постройки, а корявые, неуклюжие, облепленные смолой, и в них толклись шумные, напуганные мужики. Крепкая лапища Тимофея схватила мичмана за плечо.

— Давай сюда!.. Иван, подсоби…

Матрозы схватили Елизара, насильно втянули в шлюпку.

Уже в шлюпке, вдевая руки в рукава мундира, мичман сообразил, что не очень качает.

Шторм то ли приутих, то ли уже вошли в Невскую губу и в узкости волнение не столь сильно, как в море. Только ливень хлещет так, что в десяти шагах ничего не разглядишь.

Откуда рыбачьи лодки?

Напрягая зрение, вдруг понял: берег-то вот он, рядом! Верста, а то и две, не боле. Темная полоса — это лес. Вот, значит, отчего возле гибнущего «Диаманта» рыбаки на своих лодчонках. Как же так! Выходит, командир загнал корабль на берег, на мель!

— Шлюпки вег! Лодки прочь! Отходить! Мужики!. Давай, давай, мужики, убирайсь!..

Только теперь, услышав этот голос, Елизар увидел, где капитан. Капитан стоял на другой казенной шлюпке, приставив ко рту медный раструб рупора, приказывая всем отойти от тонущего корабля.

Рыбаки торопливо замахали веслами. Матроз на корме той шлюпки, в которой был мичман, вопросительно взглянул на молодого офицера, но багра, которым он цеплялся за мачту, не отпустил.

— Как так отходить! — не своим голосом закричал Елизар. — А корабль? А присяга отечеству? Да что мы, бабы?! Неужто бежать, задрав подолы!

— ВЫПОЛНЯЙТ МОЙ приказ! — визгливо орал немец. — Тотчас ВЫПОЛНЯЙТ!

ОТХОДИТЬ скорей, шнелль, шнелль!

И схватив рупор за горловину, погрозил им, будто собирался швырнуть в Елизара.

— Матрозы, слушай приказ! Отходить! Я есть старый моряк, я есть капитан! Я знай, что делать! Днище корабля гнилой, все развалился, спасать нельзя!

Матроз на корме с силой надавил на древко багра, затем выдернул острый конец из дерева мачты. Остальные матрозы быстро рассаживались по банкам, разбирали весла.

Шлюпка, описав широкий полукруг, отошла от гибнущего корабля и, обогнав рыбачьи лодки, вскоре с ходу воткнулась в песок. От неожиданности Елизар не устоял на ногах, повалился вперед на ближайшего гребца. А когда привстал, увидел: «Диаманта» над водой уже нет, только хлыстами ложатся на серую воду кургузые мачты с обвисшими парусами. А потом и мачты ушли.

Тяжелые военные шлюпки вплотную подойти к берегу не могли. Пришлось приказать вытащить их подальше на отмель, оставить дежурных и брести к суше, разбрасывая воду тяжелыми ботфортами. Все это не имело значения после того, что произошло. И холода мичман не чувствовал, и даже возбуждения или злости, ничего не было, была пустота и какая-то обида.