Ратхауз, городская ратуша, помещалась неподалеку, на рыночной площади. Моряки подивились на шпиль лютеранской кирхи, где вместо креста крутился по ветру железный петух, потолкались между торговцами, посмотрели, чем торгуют. Торговали преимущественно салакой, лишь на некоторых ларьках лежали грудки овощей. Небогато жили немцы.
Двухэтажное здание ратхауза с вычурным крыльцом выглядело пустынным. Стекла на окнах пыльные, на ступеньках крыльца всякий сор. Но тяжелая дверь, окованная железными полосами, была отворена.
В небольшой готической зальце, под гербом города, за столом сидел муниципальный чиновник — пожилой, тучный мужчина в седом парике. На груди у него красовалась большая медная бляха, тоже с гербом, висевшая на плоской, широкой цепи. У стены за высоким пюпитром конторки стоял тощий писец. Писец вместо галстука обмотал шею старым шерстяным чулком.
При появлении военных писец от неожиданности уронил перо на пол и замер, не смея наклониться за ним. Чиновник уставился на вошедших. Оба офицера отсалютовали по форме, затем Елизар вынул из-за обшлага казенную бумагу с печатью и протянул советнику.
— Die Fahnriche der Russischen Flotte: Owt… Owtshina-Schub- nikoff, Eleasar und Ja… Ja… Jablokoff, Joachim, — запинаясь прочел чиновник, — mit Bedinungsmannshaft… [1]
следуют в российскую армию…Чиновник положил бумагу, вздохнул, почесал ухо.
— Ехать unmoglich. Невозможно! — сказал он. — Вчера там так стреляли пушки… Стекла в окнах дрожали.
— Одно лопнуло! — добавил писец. — У госпожи Марты в гостиной.
— Францель! Помолчи! — строго прикрикнул чиновник. — Пиши, что тебе приказано.
— Ну и что с того, что стреляли? — вскинулся Аким. — Мы люди военные.
Чиновник недовольно взглянул на него. Что он мелет?
— Я не могу посылать городских лошадей туда, где они могут быть убиты.
— Так сегодня же не стреляют… — миролюбиво заметил Елизар.
— Ах, господа капитаны! — чиновник возвел глаза к потолку. — В городе остались всего четыре лошади: две на водовозке, две в пекарне. Остальных забрал господин русский фельдмаршал фон Мен- шиков.
— Вот этих и давайте, — спокойно сказал Елизар. — Тут не столь уж далеко : лошади завтра вернутся.
Чиновник от расстройства чувств даже в ухе пальцем засверлил :
— Найн, найн, нельзя! Тут уже дожидаются господа голштинские и датские полковники… И господин князь… Им надц добраться до датских войск…
— Ну и файн, отлично! Пусть сначала едут к нам в гости: мы же союзники… Отправляйте нас всех оптом… ан-гро, господин советник; за лошадей мы уплатим, да еще охранную записку дадим, что мы вернем их…
— Вернете, вернете! — чиновник явно приободрился. — Вон у меня — гора расписок! Все говорят «вернем», а лошадей нет…
— Как? Что? — вышел из себя пылкий Аким. — Да вы русских офицеров оскорбляете?! Что мы — воры? Вы знаете, что полагается за оскорбление чести?
— Соглашайтесь, господин советник! — захныкал писец, шмыгая носом. — Они вас вызовут на дуэль и убьют!
Чиновник вытер вспотевший лоб громадным платком.
— Я уступаю силе… Слышишь, Францель! Я уступаю этим господам, потому что у меня нет другого выхода. Я не военный, не дуэлянт. Господа, идите в гостиницу, пообедайте, а ты, Францель, беги к почтмейстеру, пусть даст самую большую карету. Отправим всех сразу к господину фельдмаршалу фон Меншиков.
Городская гостиница и трактир при ней помещались тут же на площади в старинном доме с необыкновенно островерхой крышей. Ее скат начинался где-то на уровне второго этажа и поднимался вверх еще на один этаж и на два чердачных. Под самым щипцем кровли поперек улицы торчала массивная балка с прикрепленным к ней блоком для подъема тяжестей. Видимо, оба чердачных этажа служили торговыми складами для товаров.
В отличие от ратхауза гостиница оказалась закрыта намертво. Аким Яблоков долго стучал дверным молотком, прислушивался и снова стучал. Внутри здания слышались голоса, кто-то пел, но открывать не шли.
— А ну, Тимофей! — приказал Аким матрозу. — Давай постучи ты. Да погромче!
Высоченный Тимофей не заставил себя просить. Дверной молоток ему не понадобился. Он огляделся, чтобы не зашибить товарищей, примерился и так трахнул в дверь огромным ботфортом, что, казалось, все здание вздрогнуло. Трахнул раз, потом еще. После третьего раза послышались торопливые шаги, скрип отодвигаемого засова, дверь приотворилась, и оттуда высунулась голова слуги в свисающем на ухо колпаке.
— Сегодня у нас закрыто, сегодня здесь пируют господа дворяне. Никого пускать не велено, — торопливо сказал он и попытался затворить дверь перед носом посетителей. Но не тут-то было. Тимофей надавил плечом, створка двери распахнулась, и слуга оказался притиснутым ею к стене.
— Хозяин! — завопил он, силясь высвободиться. — Хозяин! Разбойники!
Выбежавший на крик хозяин гостиницы, увидев форменные мундиры, смутился, затем отвесил низкий поклон.