— Ровно никаких,— заметил князь,— а при случае, я уверен, что он окажется даже человеком без правил, вредным, и станет обогащаться всякими средствами.
— Удивляюсь,— возразил Александр,— как это есть люди, которые любят окружать себя подобной сволочью.
— А я удивляюсь, как вы этого не понимаете!— молвил Галицкий.
— Объясните же, как это?
— Очень просто: одни — по пословице: рыбак рыбака видит издалека; другие — чтобы иметь возле себя тварей на все пригодных и все переносящих.
— Именно!—заметил майор.
— Тем не менее грустно!—отвечал Александр, удерживая вздох.
Между тем официанты беспрестанно носили через столовую закупоренные бутылки шампанского и возвращались с опорожненными. Один из них прошел смеючись; князь Галицкий спросил у него, кому носят столько вина. «Полковнику и комиссионеру!»—отвечал слуга, улыбаясь.
— Посмотримте, что они делают!.. Недаром люди смеются,— сказал майор Лев:
Все встали и пошли в другую комнату.
Янкель-Паша и комиссионер, сидя в углу, пьяные, обнимали друг друга. Комиссионер восклицал: «О, благороднейший полковник!» Янкель-Паша в восторге отвечал: «О, баснословный комиссионер!» Зрители расхохотались и оставили их.
Пустогородовы прошли в свой номер. Николаша расспрашивал брата о лицах, им виденных.
— Что это за два офицера, с которыми ты говорил?— спросил он.
— Один князь Галицкий, храбрый и умный человек. Он провел свою молодость буйно; поэтому мнение о нем различно; но я ценю его по уму и любезности в обществе. Другой —майор Лев, умный, честный, безукоризненный офицер, у которого страсть —казаться хуже, чем он есть, пренебрегая общим мнением; он основывается на том, что кто умеет ценить людей, тот его поймет.
— Где же они служат?
— Состоят по кавалерии, при линейных казаках.
— Чем же занимаются?
— Ничем, или пустяками.
— Как же это?
— О! это не редкость на Кавказе!
— А маленький полковник, которого мы застали за обедом?
— Янкель-Паша, пьяница и сумасброд, из перекрещенных таврических жидов: вот он-то из выскочек, проложивших себе дорогу нахальством. Теперь убедились в его неспособности на путное, и не знают куда девать.
— Ну, брат, у вас невесело служить.
— Конечно, теперь неприятно; но недавно еще было совсем иное.
Вечером братья пошли опять в общие покои; бильярдная была уже занята игроками и зрителями; в соседней комнате у печки стоял опять Неотаки: он объявил вошедшим, что с завтрашнего дня ровно в час обед будет в зале, по случаю большого съезда и тесноты столовой. Гостиные были наполнены игроками в преферанс и вист, поэтому Пустогородовы сели в зале и спросили чаю. Вскоре подошел к ним плотный, полуседой и добрый старик. Майорские эполеты, некогда вызолоченные, но теперь совершенно почерневшие, падали с его плеч на грудь; в правой руке он держал толстую палку с серебряным набалдашником . под чернью, на котором было написано:
Александр, привстав, поклонился старику и, дав ответ на его вопросы, прибавил:
- А я беспокоился, не видя вас нынче за обедом!
Старик, прислоняя трость и шапку к стене, приказал подать себе стул и со вздохом отвечал:
— Нечего, брат, мне здесь делать за столом; я теперь у себя дома ем размазню, суп и кашу: ведь зубов уже нет, вот посмотри —один только остался!
— Зачем же не велите его вырвать? Пользы в. нем нет, а без него десны ваши окрепнут так, что вам можно будет жевать: я видел несколько таких примеров.
— Нельзя, брат, челюсти упадут! Да впрочем, что об. этом говорить! Скажи-ка лучше, здоров ли твой полковой командир. Ладишь ли ты с ним?
— Как не ладить с таким почтенным, прекрасным человеком?
— Ну, а кордонный начальник... с ним каков ты?
— С ним у меня нет дела, я стараюсь удалиться даже от службы, чтобы только не подавать ему поводу излить на меня свое недоброжелательство.
— Ага, брат! Помнишь, что я тебе предсказывал?.. Ты не верил мне, знаю я всех этих господ, расплодившихся ныне у нас.