Проделки на кавказе

Но я забыл мудрое правило — все видеть, все слышать и ничего не рассказывать. Следственно, отойду от зла и сотворю благо. Думайте, что хотите о Китхен и Николаше: я буду скромен, ничего не скажу о них; желаю, чтобы и пятигорский бульвар последовал моему примеру. Кажется, однако, не так случилось: иначе на другой день на гулянье не выхваляли бы красоты и миловидности госпожи фон Альтер, не называли бы Пустогородова молодцом и не го­ворили бы: «Как, он уже успел?» Разумеется, их связь не тайна, всем известна.

* * *

Петр Петрович видимо поправлялся, благодаря чудес­ному свойству вод, а еще более строгой диете, на которую его посадили. Николаша помышлял о своем путешествии, Александр об отставке, вопреки всем увещеваниям Прас­ковьи Петровны. Он ей часто говаривал:

— Прикажите мне, матушка, продолжать служить, тогда не пойду в отставку.

— Спасибо тебе, Саша!—отвечала Прасковья Петров­на,— но если тебя убьют, твоя смерть останется у меня на душе; я буду думать: вот если б он вышел в Отставку, как хотел, так был бы еще жив!

— Помилуйте, матушка! Разве люди не умирают в от­ставке? Я верю пословице: своей судьбы и конем не объ­едешь.

Петр Петрович этих случаях не объявлял никакого мнения: но, по всему было заметно, он соглашался с сы­ном, тем более, что Александр становился ему день ото дня необходимее. Его внимательность, почтительность к отцу привлекали старика. Китхен проводила почти все время у Пустогородовых: она также любила общество Александра, который, догадываясь об ее отношениях к брату, был очень осторожен и даже отдалялся от блон­динки, несмотря что она ему очень нравилась. Наконец и сама Прасковья Петровна более и более смягчалась к сво­ему, старшему сыну, начинала отдавать справедливость его достоинствам и даже, быть может, в сердце не различала с своим любимцем: но недоверчивый Александр, предуп­режденный прошедшим, был осторожен во всех сношениях с матерью и не мог скрыть своей безотчетной боязни. Ни­колаша, баловень судьбы и матушки, едва показывался дома. И что ему было там делать? В родителях он был уве­рен, в Китхен —тоже: поэтому предпочитал он Круг холо­стых, где метал банк, и часто по несносному жару ездил за семь верст в немецкую колонку на дурные обеды, в место вовсе незначительное, тогда как мог, не подвергаясь нестерпимому зною, прекрасно обедать дома. Николаша, разумеется, выбрил себе голову и надел жидовскую феску! это необходимо для пятигорского fashionable; в таком на­ряде он походил как две капли воды на умалишенного, во­ображавшего себя испанским инфантом, которого увери­ли, что ему должно выбрить голову, и которого, когда он это исполнил, повезли в сумасшедший дом, уверяя, что ве­зут в Эскурьял, а он при входе в заведение тут же заме­тил: «Это приличный для меня дворец! По выбритым го­ловам я вижу, что здесь все доны и гранды —я буду в своей сфере!»

Настал июль. Пятигорск начал пустеть. В эту пору лишь одни немощные остаются на горячих водах, остальные по­сетители едут либо в Железноводск, либо в Кисловодск. В этот курс преимущественно предпочитали Кисловодск, где помещения гораздо удобнее, чем на железных водах, называемых Железноводском: тут так мало жилья, что иное лето посетители вынуждены бывают помещаться в балаганах. Но не то привлекало теперь посетителей к жи­вописному нарзану*: в этот год приехал туда вельможа, отдохнуть от трудов своего огромного управления и от лет­него зноя. Его присутствие в прохладном, прелестном, го­ристом Кисловодске притянуло туда ранее обыкновенного музыку, я с нею и пятигорскую публику.

Все провозглашали балы, иллюминаций, прогулки, ка­валькады, пикники Кисловодска; все кричали, что чудо как веселятся там. Эти слухи дошли до Пустогородовых, остав­шихся на горячих, где Петру Петровичу нужно было еще доканчивать лечение. Николаша скучал в безлюдном, зной­ном городе: ему хотелось на кислые, Китхен —также, Пра­сковья Петровна была очень хорошо знакома с вельможею: она помышляла посредством его устроить Александра и тем отвлечь сына от мысли об отставке; для этого ей нуж­но было ехать туда, куда желания манили ее любимца.

• Нарзан — холодный кисло-шипучий ключ,—почему и названо это место Кисловодском.

В семействе стали поговаривать о поездке в Кисловодск, хоть на несколько дней. Петр Петрович и Александр одни не обращали на то внимания; к тому ж последний, не любя увеселений, был менее чем когда-либо расположен искать удовольствий. Получив извещение, что сын отца Иова, будучи определен в морскую службу, погиб на море, он ло­мал себе голову, какое сделать употребление из поручен­ных денег, чтобы оно вполне соответствовало цели завещав теля, но, наконец, отложил помышление о том, до благопри­ятнейшего времени, когда выйдет в отставку и будет в России.

Возвращение полковника фон Альтера решило поезд­ку в Кисловодск. Положили отправиться туда в первую пятницу, в субботу все рассмотреть, в воскресенье побы­вать на бале, а потом приехать обратно в Пятигорск. Что вздумано, то и сделано.