Проделки на кавказе

Затем надела самый простой чепчик с маленькою кружевною оборочкой и широкими распущенными лентами. Это было необходимо, чтобы виделись сережки, подарен­ные мужем на другое утро замужества, при словах: «Вот тебе, в память твоей покойной невинности». В заключение Прасковья Петровна обулась с большим вниманием; на полукорсет надела ослепительной белизны юбку, весьма невысоко покрывавшую грудь и обшитую вверху узеньким кружевцем; сверху надела белый пеньюар с широкими рукавами и расходящимися полами; подошла к зеркалу и улыбнулась с самодовольством: в самом деле, она была восхитительна, так и растравливала желания при помощи прелестного, изящного кокетства.

Приказав зажечь лампу с матовым стеклом, висевшую посередине будуара, она пошла в этот полусвет, легла на кушетку, обитую темным бархатом, и поправила платье, так, чтобы ножки едва проглядывали из-под юбки и мани­ли желание видеть еще более прекрасную обувь. Разуме­ется, платок, непременная принадлежность женщины, гото­вящейся разыграть семейную драму, не был забыт. Пра­сковья Петровна взяла книгу, не знаю какую. Ручаюсь, однако ж, что это не был ни Жилблаз, ни Фоблас и ни­что подобное. Но она не читала: она ждала. Кого? Разу­меется, мужа. Какой вздор!— скажете вы: оскорбленный супруг, целый день, не достучавшись у дверей жены, когда пора ему по обыкновению ехать со двора, придет ли вы­слушивать, как субретка выпроваживает его словами: «Изволят почивать»?

Ну, а я буду иметь честь вам доложить, что вы не зна­ете Петра Петровича и ему подобных. Да-с! Придет, уве­ряю вас, придет!.. И в самом деле, послышались шаги. Прасковья Петровна вздрогнула. Всякий из нас испытал, что такое ждать и опасаться, что ждешь, быть может, тщетно. Как прислушиваешься к малейшему шороху, не переводишь духу, от нетерпения досадуешь, и вдруг поне­воле вздрогнешь, когда ясно послышится, что ожидаемое лицо идет. Таковы были чувства, волновавшие Прасковью Петровну когда за дверью раздался голос, который спра­шивал, можно ли войти. На ответ—«Можно»—Петр Пет­рович явился во фраке со шляпою в руках. Прасковья Пет­ровна позвонила, приказала вошедшему официанту подать кресло, сделала мужу знак сесть и спросила, не хочет ли он чаю... Вслед за тем отправила официанта за чаем.

Петр Петрович с удивлением смотрел на жену: он не помнил, чтобы когда-нибудь она была так увлекательна, так прелестна. И неудивительно: тогда в первый раз она старалась увлечь, прельстить его! Все враждебные замыс­лы пропали, и он начал:

— Ну, Прасковья Петровна, я исполнил твою волю, разошелся с Ольгой,

— Надолго ли? —печально и лениво спросила его жена.

— Навсегда.

— А кто ее заменит?

— Никто на свете, поверь мне.

— Нет, не верю.

Петр Петрович поспешно возразил:

— Ты на меня сердишься?, прости меня! — И хотел взять милую ручку. Но Прасковья Петровна презрительно оторвала ее и сказала:

— Я прошу вас не дотрагиваться до меня; вам, верно, очень забавно, проведя ночь в оскверненных объятиях цы­ганки, приехать домой и пожать руку жены. Но знайте, что это не по моему вкусу... я этого не позволю!

Послышались шаги официанта, несшего чай. Оба за­молкли. Покуда слуга был тут, Прасковья Петровна жало­валась на головную боль, на бессонницу, на усталость и так далее. Петр Петрович имел время обдумать и вспомнил, что у него есть оружие, которым может принудить жену заключить мир. Только он не вдруг решился, как начать нападение. Наконец, когда понесли пустые чашки и офи­циант удалился, он начал:

— Какую славную игрушку ты подарила Александру! Он от нее в восхищении. Что тебе вздумалось сделать ему этот подарок?

Прасковья Петровна с явным негодованием и нетерпе­нием отвечала:

— Оттого, что я была им довольна.

— Я не понял, что он мне сказал!

Бросив сердитый взор на мужа, Прасковья Петровна спросила:

— А что он тебе говорил?

— Александр пробормотал мне, что он получил игруш­ку за исполнение маменькиного приказания, то есть за то, что рассказал мне историю о кабинете.

— И он это тебе смел пересказать! — вскричала гневно Прасковья Петровна, протягивая руку к колокольчику, но Петр Петрович успел его взять и спросил: '

— Что ты хочешь?

— Велеть позвать Александра и перед тобою же его наказать, чтобы он знал исполнять и хранить поверенную себе тайну! Я должна быть еще строже с ним, потому что ты, распутный муж, покинувший свою жену, хочешь развратить еще и сына. - Тут слезы полились, и пошла работа платком. Между тем она продолжала: - Поручая ему надзор за мною, ты не понимаешь, что через твои глупые расспросы отымаешь первую добродетель у твоего сына - уважение к матери! За этим, разумеется, последует презрение, потом ненависть к самому тебе. Отдай колокольчик или сам по­звони!

— Нет, Прасковья Петровна, прости, на коленях тебя прошу, прости Александра!

Тут Пётр Петрович стал на колени.

— Верно, цыганка и выучила тебя так унижаться. Знай же, что я твоя жена и подобный образ мольбы меня ос­корбляет.

Пристыженный Петр Петрович встал; на уме его было уйти, но.... невозможно!.. Жена так хороша! Надо хоть по­целовать ее. Он уселся и, подумав, спросил: