Проделки на кавказе

— И я то же думаю,—сказал Александр,—однако он проворен! Давно ли здесь был?

Николаша в свою очередь сдёлал замечание, что если б была его воля, он истребил бы картечью всех черкесов, а тех, которые достались бы ему живьем, беспощадно бы перевешал.

Пшемаф в таких случаях всегда молчал, но тут не вы­терпел и сказал:

Это, Николай Петрович, все новоприезжие так гово­рят, и да простит им бог вред, который они делают этими необдуманными отзывами здешнему краю и России. С приезжающих сюда новичков я, если б был начальником, брал бы подписки —никогда не изъявлять здесь подобных мне­ний и не произносить пустых угроз. Хотите ли, я скажу вам причину побега Дунакая в горы. Один подобный вам фи­лантроп, которого не хочу называть, рассердившись на него по пустому обстоятельству, начал отзываться точно как вы, Николай Петрович; говорить, что всех горцев надо перебить да перевешать, что иначе порядка здесь не будет; и пошел рассуждать в этом смысле... да в заключение при­бавил: «Да я — этого негодяя!., да я его!., да я пойду с своими казаками, окружу его деревню, сожгу его дом, пленю его семейство, схвачу и отдам в солдаты...» Мы с вами знаем, что он не может и не смеет этого сделать: но черкесы не знают. У них сказано —и сделано. Пустые уг­розы им непонятны. Дунакай узнал как-то об его гневе, ис­пугался хвастливых стращаний скорого на язык молодца нашего: мысль о возможности быть отданными в солдаты приводит в трепет всех горцев; и вот Дунакай бежал за Кубань. Теперь непременно пойдет потеха. Видите ли, ка­кую можно заварить кашу неосторожными рассуждениями вроде тех, в какие вы пускаетесь. Правительству и началь­ству нельзя держать за язык каждого новоприезжего фи­лософа; но каждый, если не по благоразумию, то по рас­чету личной выгоды и общей безопасности должен бы взвешивать свои слова. Лучше бы вы и все, которые го­товы давать свое мнение о здешнем крае, говорили о до­ставлении этим племенам мирных занятий хлебопашеством, промышленностью, торговлею, об обеспечении им безбед­ного существования, а не о резании и вешании: такие от­зывы, раздаваясь со всех сторон, произвели бы лучшее впечатление в черкесах, поселили бы в них доверие и на­дежду, подали бы хорошие идеи...

Дверь отворилась.

Отец Иов вошел в комнату проститься со своим прия­телем. Он ехал в Черноморию к полку.

Тщетно уговаривали его все присутствующие остаться до утра, ссылаясь на опасность выезжать вечером; рассказы­вали ему о случившихся прорывах; но священник не внял советам и уехал.

Два дня спустя в станице заговорили о насильственной смерти отца Иова, которого тело найдено было на дороге. О появлении черкесов однако ж не было слышно. Казаки толковали между собою об этом различно.

Такая весть погрузила Александра в глубокую печаль.

Едва кончилась речь об этом, как ему доложили, что приезжий пехотный офицер желает с ним видеться. Его просили войти.

— Позвольте вас спросить,— сказал он, войдя и обратясь к Александру,— вы ли капитан Пустогородов?

— Я, что вам угодно?

— Полковой командир, пользуясь моим отъездом в Ставрополь, куда я послан за жалованьем для полка, поручил мне вручить вам вот это письмо и деньги, найден­ные в полковом ящике после почтенного нашего священни­ка, отца Иова. Вместе с деньгами лежало письмо к пол­ковому командиру, в котором священник просил его, в слу­чае смерти, доставить немедленно деньги к вам, объясняя, что у вас его ручное распоряжение насчет суммы, равно и расписка, выданная мною, когда я принял его деньги для хранения. Не угодно ли вам будет возвратить мне эту расписку и уведомить полкового командира о получении от меня денег, в ответ вот этой бумаги?

Тут офицер подал пакет, в котором была бумага при довольно значительной сумме.

— Сейчас.

Александр с стесненным сердцем распечатал письмо отца Иова.

Священник просил отправить деньги в ломбард, а би­лет доставить к его сыну — если он жив, если же нет, упо­требить означенную сумму на богоугодные дела, по ус­мотрению Александра.

— Скажите, пожалуйста, каким образом погиб этот благочестивый, редкий человек?—спросил Пустогородов у приезжего.

— Он найден проколотым в грудь кинжалом в несколь­ких местах; причетник также был убит. В убийстве подо­зревают подводчика. Отец Иов, не найдя на почте лоша­дей, нанял везти себя женатого солдата из казанских та­тар*, известного негодяя. Татарин этот, зажиточный чело­век, теперь не отыскивается. Должно полагать, что он, совершив преступление, бежал за Кубань или взят черкеса­ми в плен. Все знали, что у отца Иова есть деньги, а при­четник, выезжая из станции, был, говорят, пьян. Татарин, отправляясь со священником, занял у товарищей денег, чтобы купить рыбы в Черномории** и привезти для про­дажи на линию***. У жены его не нашлось ни копейки, хо­тя всем известно, что у них всегда водились деньги. Вещи священника все целы, карманы пусты, шкатулка найдена отпертою, с ключом в замке, но в ней ничего нет.

Получив расписку и бумагу от Александра к полково­му командиру, офицер уехал.