Продюсер

Наступила такая тишина, что, казалось, единственным звуком в аэропорту был далекий ор Кириных поклонников. А в следующий миг снова защелкали фотовспышки — с утроенной частотой.

— Киря в наручниках!

— Собственно-наручно… так сказать!!

— За такой снимок не меньше чем Пулитцеровская премия светит!!!

Фарфоров растерянно огляделся кругом, и глаза его панически заметались.

— Где Павлов? Немедленно позвоните Павлову! Он же мне обещал! Он же мне говорил!

Кофе

Когда Агушину доложили, что Фарфорова привезли из аэропорта Домодедово мало того что в наручниках, так еще и в автозаке, он поначалу даже не поверил.

— Розыгрыш?

— Какой там розыгрыш? — криво улыбнулся Моджис. — Все натурально. Как в жизни. Не как на эстраде…

Агушин задумчиво почесал затылок и уставился на принесенную ему на утверждение доску с золотыми буквами, описывающими его новую должность.

— А какой умник сюда точку поставил?

— Но Геннадий Дмитриевич… — жалобно загундосил уставший переправлять буковки художник.

— Я же говорил, — беспощадно потыкал в доску Агушин, — точки не надо. Переправить.

Художник ненавидяще кивнул помощнику, они подхватили доску, вышли из кабинета, и Агушин снова почесал затылок.

— Ну, и как все это теперь разгребать?

Моджис только пожал плечами.

— Ладно, — вздохнул Геннадий Дмитриевич, — доставьте его сюда. Закрою вас всех своей широкой генеральской грудью.

— Прямо в наручниках доставить? — не поверил Моджис.

Агушин счастливо улыбнулся:

— Разумеется. Будет что внукам рассказывать: скажу, я эту вашу звезду собственноручно из наручников доставал.

И спустя пять или семь наполненных ожиданием минут мимо ошалевшей секретарши протащили самого Кирилла Фарфорова.

— О, снимите это немедленно! — взмолился Агушин.

Один из конвойных достал ключ и щелкнул браслетами.

— Все-все, — махнул им Агушин, — я вас не держу.

Конвойные вышли, и генерал юстиции нажал кнопку селектора.

— Юлечка, будь так добра мне чашечку чаю, а Кириллу Бруновичу… — он глянул на Фарфорова. — Чай? Кофе?

— Ничего я не буду, — сердито буркнул Кира.

Агушин рассмеялся:

— Мой вам совет, Кирилл Брунович, ну, просто по жизни: никогда не упускайте случая сорвать попавшую на пути ягодку удовольствия. Завтра может оказаться поздно.

— Черного кофе, — буркнула звезда. — Только не какого попало. Будьте добры, венесуэльского.

Агушин кивнул и подался к селектору:

— И черного венесуэльского кофе для господина Фарфорова.

Секретарша опешила:

— А где я его возьму? У меня в пакетиках только этот… с орлом и статуей Свободы.

Фарфоров картинно закатил глаза:

— Ну, пусть будет с орлом и статуей…

Агушин дал секретарше «добро» на орла и развернулся к Фарфорову:

— Ну, что, Кирилл Брунович, вы ничего не хотите мне сказать? Все-таки вы так внезапно исчезли, еще приказ о вашем задержании до аэропорта не дошел…

Фарфоров напрягся:

— Вы же нашли убийцу! Что вам еще надо?

Дверь открылась, и Агушин принял из рук секретарши чашечку чая.

— Но мы не нашли заказчика…

Фарфоров побледнел.

— И вы хотите сказать, что я…

— А вы что хотите сказать? — вопросом на вопрос отозвался Агушин.

Кира поджал губы:

— Я любил Шлица. А Шлиц любил меня. Тому подтверждение его завещание. Он же мне студию оставил! В центре Москвы! Понимаете?

— Еще бы, — кивнул Агушин. — За такую студию можно не одного, а целых трех Шлицев замочить.

Кира непонимающе распахнул большие глаза.

— Зачем мне его убивать? Он же мне целую студию завещал!

— А вот за этим! — рассмеялся Агушин. — Именно потому, что завещал!

Кирилл покачал головой:

— Чудовищная логика! Нечеловеческая прямо! Иезуитская… Вы что, и впрямь видите мир в таких омерзительных красках?!

Они не могли понять один другого. В принципе.

Регистратор

Утро началось для Артема с неприятностей, и первую плохую новость сообщил старый армейский друг Саффиров.

— Короче, слушай, Тема, на мое начальство давят.

Павлов сосредоточился. Он ждал, что замыслившие переоформить бизнес покойного Шлица на себя Фрост и Ротман не остановятся, но, чтобы давить… даже не на Шамиля, а на его начальство… здесь нужно было подключать серьезные ресурсы!

— А поточнее, Шамиль Ренатович, можно? Что значит давят?

— А вот то и значит, — зло отозвался Шама, — я, конечно, оборону держу: пока все новые учредители с паспортами не явятся, никаких перерегистраций быть не может!

«Молодца…» — оценил стойкость друга Артем.

— Но, знаешь, на них откуда-то с самого верха наехали… — цокнул языком друг, — меня могут просто отодвинуть.

Павлов вновь сосредоточился. Если Шамиля отодвинут и фирмы, вопреки закону, будут переоформлены, сын Медянской, а значит, и она сама останутся ни с чем.

— Как думаешь, сколько у меня дней? — спросил он у Шамиля.

— Нисколько, — отозвался друг. — Меня как раз наверх вызывают, на ковер. Прямо сейчас все и произойдет.

Павлов яростно ударил по столу кулаком и вдруг ясно вспомнил слова позвонившего ему незнакомца.

— Слушай, Шама, есть такая наводочка, что у одного из новых учредителей Ротмана не все в порядке с лицензиями на радиовещание. Это как-то может… отодвинуть этих вампиров? Ну, чтобы просто дать мне время?

Шамиль хмыкнул: