Продюсер

И именно здесь, стоя по щиколотку в набегающей теплой морской воде, Айя повернулась к нему, обняла за шею — и преграды перестали существовать.

Робинзон

— Ты мой Робби.

— А почему именно Робби?

— Глупый! Не помнишь, что ли? Это из песни Пугачевой! Помнишь, как она пела?

Айя на мгновение замерла и негромко, но очень точно пропела:

— «Робби-Робби-Робинзон… Робинзоновый сезон». Не помнишь, что ли?

Артем пожал плечами. Он не был фанатом Примадонны, чем изрядно отличался от многих граждан своей страны.

— А я буду твоей Пятницей! Хочешь, Робинзон?

Артем счастливо рассмеялся.

— Главное, не вечным Понедельником. Я понедельники терпеть не могу.

— А мне все равно.

— Ты прямо как птичка божья.

— А кто это?

— Ну, у Пушкина. Не читала?

— Нет…

— Хорошо, слушай.

Птичка божия не знает
Ни заботы, ни труда;
Хлопотливо не свивает
Долговечного гнезда;

В долгу ночь на ветке дремлет;
Солнце красное взойдет,
Птичка гласу бога внемлет,
Встрепенется и поет.[1]

— М-м-м-м. Красиво. Но не похоже.

— Совсем?

— Но я согласна. Буду твоей божьей птицей. Только тебе придется тоже научиться летать, Робби. Иначе мы не сможем с тобой долго прожить.

— Слушай, жар-птица, рожденный бегать, конечно, может взлететь… Только зачем? Я и так слишком много времени провожу в небе над землей. Мне бы почаще ногами двигать. Не на дорожке в спортклубе, а в лесу, в парке.

— Вау! А ты бегаешь? Я тоже люблю. А еще мне нравится йога. Мой учитель Наришванаритпрусанджибунан говорит, что я хорошая ученица. Смотри, как я могу. — Она ловко откинулась назад, встав на высокий гимнастический мостик. Затем, быстро перебирая руками, подтянулась головой к ногам и оказалась между ними. Смешно хлопая по мягкому и все еще теплому песку ступнями и ладошками, качала головой вправо-влево и напевала:

— Птичка божия не знает ни заботы, ни труда! В йогу весело играет с вечера и до утра! Тра-ля-ля. Тра-ля-ля.

В такт своей незатейливой песенке девушка ловко перебирала ножками вправо, а затем влево, и Артем невольно рассмеялся:

— Ай да Айя! Умница! Прав твой Брахмапутра, действительно умничка. Только я тебя прошу, развяжись из этого морского узла. А то я не пойму, как мне тебя теперь целовать. То ли ноги забросить за шею, то ли руки продеть в брючины.

Кисс плавно и очень быстро распрямилась и сплела руки вокруг плеч Павлова. Лицо, разгоряченное гимнастическими упражнениями, оказалось в сантиметре от физиономии Артема.

— Сказал бы сразу… Хм! Теперь целуй, — она прижалась всем трепетным телом к теперь уже потрепанному смокингу адвоката.

Артем тяжело сглотнул и, не в состоянии сдерживаться, начал целовать девушку. От нее исходил необыкновенный, тончайший, чуть пряный и слегка сладкий аромат. Это была вовсе не косметика. Просто, если верить книге «Парфюмер» Зюскинда, именно такой особый запах должен исходить от каждой по-настоящему прекрасной женщины. Все девичье существо Айи Кисс в умелых руках опытного мужчины наполнилось любовью, нежностью, наслаждением, сексом и все больше источало непревзойденный аромат.

Молодые люди отдались воле стихии, которая трепала их светлые волосы морским бризом, а огромная южная луна любопытно и смущенно поглядывала на сплетающиеся обнаженные тела. Артем не уступал Айе, а она, попробовав применить в любовной игре навыки своих восточных гимнастических занятий, вскоре оставила их, повинуясь своему Робинзону. Он старался не причинить ей боль и нежно, но настойчиво вел по пути наслаждения.

Приговор

Лишь к утру усталые, поцарапанные и злые нукеры Алимджана вернулись к боссу — впервые, наверное, с пустыми руками. И босс подозвал лишь начальника своей личной охраны:

— Ну, что скажешь, Саффар? Где мой друг Павлов? Где эта девочка?

От взгляда Алимджана многие люди теряли сознание, немели на долгое время, получали инсульт и инфаркт. Саффар был одним из немногих, кто выдерживал его. Но сегодня и он опустил глаза:

— Убей меня, Алимджан. Я не исполнил приказа. Мы не смогли их поймать. — Он тут же вздернул голову и порывисто продолжил: — Но я клянусь тебе, мой господин, что обязательно изловлю этого хитрого человека. И принесу тебе его голову. И ее. Никто не может безнаказанно оскорблять моего хозяина.

— Ну-ну! Саффар, не горячись. У тебя уже был шанс, но ты его не использовал. Теперь поздно. Павлов не только умен, хитер, изворотлив. Он еще талантлив. Он — гений! Гений адвокатуры и этого сложного мира. Мира, в котором даже богатый человек не сможет быть счастлив, если у него нет верного друга и преданной женщины.

— Позволь, Алимджан… — попытался вставить слово Саффар, продолжая стискивать огромные кулачищи. Но Алим поднял руку и плотнее закутался в толстый кашемировый халат на шелковой подкладке:

— Нет! Он будет жить. Он заслужил это.

— А она?