Продюсер козьей морды

– А его используют наркоманы, едят пачками, чтобы кайф поймать.

– Вот глупость-то! Леночка, милая, я не употребляю стимуляторы.

– Ну…

– Посмотрите, разве я похож на наркомана?

– Ну…

– Очень прошу! Если я сейчас не приму моралгин, мигрень разбушуется на неделю! Ладно, давайте я оплачу целую упаковку, а вы мне из нее выдадите одну пилюлю!

– Не положено.

– Леночка! Я погибаю.

– Думаю, ваша жена расстроится, услышав о смерти мужа, – хихикнула провизор.

– Я холост.

– Мигрень мешает вам жениться? Или вы не хотите разводиться и платить алименты на деток?

– Леночка, у меня нет детей, и я ни разу не был женат.

– Ну ладно, – сменила гнев на милость девушка, – сто сорок два рубля. Вот ваш моралгин.

– Спасибо! Еще бутылку воды, я сразу проглочу таблетку.

– На фиг вам деньги зря тратить, – заботливо прощебетала Лена, – сейчас стакан с минералкой принесу.

Некоторое время из диктофона доносилось только тихое шипение, потом раздалось:

– Вот.

– Спасибо, душенька!

Громкий щелчок заставил меня вздрогнуть.

– Ну? Слышал? – заорала маменька.

– Да, а что интересного в этой беседе? Обычный разговор покупателя с продавцом.

– Нет, Вава! Ты выклянчивал кодеин! Ты наркоман! Я так этого не оставлю! Я требую, чтобы ты лечился! Я никогда не впущу тебя в мой дом!!!

– Николетта, – я попытался привести маменьку в чувство, – абсурдность твоего заявления…

– Вава! – завизжала она с такой силой, что у меня чуть не лопнули барабанные перепонки. – Выбирай! Или ты сию секунду едешь в наркологический диспансер, или я тебе больше не мать! Ты никогда не переступишь порог моего дома! Вон!!!

Я положил телефон на полку у зеркала. Право, это уже слишком! Значит, наличие сына-алкоголика больше не вызывает сочувствия окружающих и потребовался более сильный вариант. Что последует за этим? Маменька превратит меня в серийного маньяка?

– Иван Павлович! – прозвучал голос хозяйки. – Незамедлительно иди сюда! Хватит ля-ля разводить! Ну? Ты где? Мы с Варечкой ждем!

Последнее восклицание Элеоноры ножом вонзилось в спину. Норе несвойственно употреблять уменьшительно-ласкательные суффиксы. И то, что сейчас хозяйка вымолвила «Варечка», свидетельствует лишь об одном: решение принято, приговор вынесен, меня считают отцом тщедушной Нины! Думаю, маменька очень обрадуется, узнав, что стала бабушкой.

Вновь запищал телефон, на сей раз стационарный аппарат.

– Да, – сказала Нора, взяв трубку, – привет, Николетта. Ага, ага, ага! С ума сойти! Ты уверена? Негодяй! Мерзавец! Немыслимо! Конечно!

Я вздрогнул. Элеонора считает меня мерзавцем-педофилом, который обесчестил девочку, сделал ей ребенка, а потом спрятался в кусты. Она горит желанием уличить меня в воровстве, ткнуть носом в поддельные счета. Николетта же начинает новый спектакль под названием «Мать наркомана». Мужества тебе, Иван Павлович, терпения и милосердия к окружающим.

– Он твой сын! – громко воскликнула Элеонора. – Но мой служащий! Сейчас я разберусь! Иван Павлович! Сюда! Немедленно!

Неожиданно я ощутил легкость, исчез страх, перестали дрожать колени, спазм, сжимающий горло, пропал.

– Эй, ты где? – бушевала Элеонора. – Иван Павлович! Снова жвачишься! Ноги в руки и в кабинет! Встань по стойке смирно!

У меня за плечами будто развернулись два больших крыла, я увидел их внутренним зрением. Крылья выглядели кожистыми, упругими, серо-розовыми, их не покрывали перья, не было ни малейшего намека даже на пух. Слегка вздрагивая от озноба, я подошел к входной двери, распахнул ее, втиснулся в лифт, спустился на первый этаж и медленно полетел над асфальтом в неизвестном направлении. «Он твой сын, но мой служащий!» Э нет, господин Подушкин самостоятельная личность. И с этой секунды я свободен, я ничей!

Глава 4

Яркий луч света ударил в глаза, я поднял веки и уперся взором в обструганные доски. В первую секунду душу обуял ужас: меня похоронили живым, я лежу в гробу, но через секунду я понял: это не может быть крышкой домовины, потому что доски высоко, а из них торчит висящая на шнуре электролампочка.

– Че ворочаешься, – просипел недовольный голос, – спи, еще рано, будильник заорет, тогда и встанем.

Я вздрогнул и повернулся на звук. Слева, на замызганной подушке без наволочки, покоилась женская голова с длинными, спутанными волосами. Кудри почти полностью закрывали лицо, был виден лишь длинный острый нос, покрытый веснушками, и один блестящий карий глаз.

– Не копошись, – прозвучал приказ, – хорош вертеться, разбудишь Энди, он тебе плюх надает!

– Энди? – повторил я. – Это кто?

– Тама, у окна, – ответила голова, – дрыхнет.

– А вы кто? – ошарашенно поинтересовался я.

– Мара, – кашлянула башка.

– Господи, где я?

– Кто я? Как меня зовут? Которое столетие на дворе? – захихикала Мара. – Бухать надо меньше.

– Заткнитесь, ублюдки, – прошипели справа, – хотите, чтоб Энди встал?

В ужасе я посмотрел в другую сторону, там обнаружилась еще одна голова, на этот раз коротко стриженная, она покоилась затылком ко мне, поэтому лица незнакомца я не видел.