Продлёнка

Жанна думала: «А я не пошла, и правильно — пусть знают, что я не такая, как они».

Сумела доказать своё — радуйся. Но радости почему-то не было. Они по-прежнему не хотели признать Жанну особенной.

Иногда Жанна пыталась напомнить им всем, что она же не такая, как они, а совсем другая. И она начинала, отведя в сторону Нину Грохотову или Майю Башмакову: «А у нас на съёмках, знаешь, был случай…» Но Майя или Нина почему-то не слушали, отвлекались, начинали рассказывать что-то своё. Получалось, что всё на свете интереснее, чем Жанночкины киносъёмки.

Ледяная горка на бульваре — интереснее. Симины вечерние газеты — интереснее. Парашют Вадика Васюнина — безусловно, интереснее. А уж собака Инга, девочка-боксёр, интереснее в сто раз.

Дикие люди, не умеющие слушать, не понимающие ничего в искусстве. Ладно, они не слышат Жанну — она не будет слышать их. Время от времени её вызывают на студию, а там другой мир, великие люди и каждую минуту свои чудеса.

И тут Жанна решила, что ей повезло. В их продлёнку пришла писательница. Жанна сразу почувствовала симпатию к ней — творческие люди легко поймут друг друга.

— А у нас на киносъёмках… — начала Жанна, но писательница не проявила большого интереса. Может, не поняла? — Я в кино снимаюсь, — с нажимом объяснила Жанночка.

— И что же дальше? — спросила странная писательница. Как будто она видит каждый день или хотя бы каждую неделю детей, которые участвуют в киносъёмках.

— У нас один актёр, очень известный, знаменитый, забыл однажды свой текст. А в кино всё решает режиссёр, — добавила Жанна упавшим голосом. Потому что писательница явно не заинтересовалась ни знаменитым актёром, ни истиной, что кино — это кино. Жанне сразу разонравилась эта писательница.

Почему она с большим интересом слушает Женю Соловьёву, хотя Женя рассказывает всего лишь о парикмахерской? Почему ей нравится Денис, хотя он цепляется ко всем, как крючок? Почему у писательницы у этой загорелись глаза, когда Андрей Кекушев рассказал про свою бабушку Мусю? Разве может быть парикмахерская интереснее, чем киностудия? Жанна нашла ответ: эта писательница мало что понимает в жизни. Потому она и сама слишком обыкновенная. И одежда обычная, и манеры обычные. Если ты писательница, то и веди себя как настоящая писательница. А то что же? Кольцо, правда, она приносила однажды удивительное, и камень менял цвет. Но ведь она даже это кольцо не носит. А ещё писательница. В сумке принесла и в сумке унесла. А надо было надеть кольцо на палец и держать руку так, чтобы все видели поразительный волшебный камень.

Нет, не нравится Жанне писательница.

Сочинение про Муму Жанна так и не смогла написать. Когда все собрались домой, Мария Юрьевна сказала:

— Жанна, придётся тебе сегодня дома ещё раз прочесть рассказ и написать сочинение.

А дома было пусто. Мама на киностудии, монтажный цех работает до поздней ночи, у мамы сегодня вечерняя смена. А папа у себя на телевидении, у него тоже вечерняя смена.

За окном кричат мальчишки — они играют в хоккей, хотя лёд уже тает.

Думала, что папа поможет написать про Муму. Но придёт он, наверное, не скоро. Придёт, как всегда, голодный. А голодного папу лучше не трогать. Значит, сначала надо ему поужинать. Но сытый папа любит дремать у телевизора. Значит, сытого папу лучше не трогать тоже. И к усталой маме лучше не приставать.

Жанна садится за письменный стол, подпирает голову кулаком и думает о Муму. В окне отражается оранжевая лампад кухне гудит тихонько холодильник. Тишина в квартире.

Вздохнув, Жанна достаёт из портфеля тетрадку, берёт с полки сборник рассказов Тургенева. И тут видит на письменном столе листочек, на котором написано семь цифр. Номер телефона. Жанна смотрит на этот листок. Позвонить? А что толку? Она не понимает Жанну, эта писательница. Не хочет понимать. Жанна её тоже не понимает. Нет, не будет она звонить. Она мне не нравится, я ей не нравлюсь. Чего зря звонить?

Решив так, Жанна набирает номер.

Вопрос, который задаёт Жанна, звучит, наверное, странно. Хорошо, что мамы и папы нет дома.

— Скажите, почему меня никто не любит?

Жанна ждала ответа, она надеялась на утешение. Могла бы писательница воскликнуть: «Ну что ты, Жанночка! Ты такая милая девочка! Тебя нельзя не любить». Пусть бы это было не совсем искренне — всё равно приятно.

Нет, она говорит совсем другое, эта писательница:

— А ты, Жанна, кого-нибудь любишь? Хоть кого-нибудь?

Какой жёсткий, недобрый голос. И неправда. Жанна кладёт трубку. Конечно, неправда. Почему же — никого? Она любит маму. И папу она тоже любит. Она их очень даже любит. Почему же — Никого?

Во дворе ликуют мальчишки. Только и умеют орать, толкаться и забивать свою дурацкую шайбу.