Продолжай стонать

Лаевский проследил за ней влюбленным взглядом. Совсем как мои пацаны за новыми роботами. Лишь потом снова обратился ко мне:

– Водка с утра вредна. Чай будешь? – без энтузиазма произнес он, кивая в сторону кухни.

Не друг, а еще один предатель.

– Мне можно чай на водке, – пришлось согласиться. – Главное не кипятить.

* * *

В уже привычной кухне, за закрытыми дверями стало немного легче. Сорокаградусное успокоительное, как и ожидалось, мне так и не выдали. Но парочка бутербродов с ветчиной приятной тяжестью опустилась в голодный желудок, и мир стал казаться не таким жестоким, как несколько минут назад.

– Значит, крепость с наскока взять не удалось? – друг поставил возле чашки сахарницу и, немного помедлив, выделил ложку.

О том, чтобы изобразить сочувствие, он даже и не подумал.

– Ни с наскока, ни с подскока, – нехотя сознался я.

– Но согласие на развод забрала и против сделки не возражала? – Лаевский задумчиво нахмурился.

– Даже особо не ломалась.

Тут мне реально стало обидно.

– Для обиженной женщины как-то легко…

– Если бы.

– Нет… Ты не прав. – Зеленые глаза друга сузились в щелки. Один уголок губ поднялся вверх. И словно долбаный предсказатель смертельно больному Никита сообщил такое, от чего моя челюсть сама собой отъехала вниз.

– Похоже, твоя жена сама не верит ни в какую измену. Разводиться она и не планирует, просто мурыжит тебя в целях профилактики. Вот и все.

Произнес это Лаевский на одном дыхании. Будто диагноз. И, закончив, расслабленно откинулся на спинку стула.

Меня от его слов как пыльным мешком по голове ударило. Тут же вспомнил и как волновался вчера, что Лена не приедет. И как первый раз с позором уходил из дома. Жизнь тогда перед глазами пролетела. Думал, что капец, и ничего не будет прежним. Чуть в лифте жить не остался.

– Нет… – Чая больше не хотелось. Теория Никиты тоже не желала селиться в голове. Ей словно места не было между двух моих опухших от проблем верхних половинок.

– Это ж на поверхности, – развел руками умник напротив.

– Бред… – Я тряхнул головой.

– У-у-у… – Никита потер лоб. – Совсем не понимаешь?

– Да как такое понять?! Она прямо развод потребовала.

– Ладно. Как говорят у нас в цирке, следите за руками!

Быстро оглядевшись, Лаевский подвинул на середину стола сахарницу.

– Урок женской логики. Первый класс, – начал объяснять он. – Вот женщина, – указал на сахарницу. – Вот, к примеру, ее любимая работа. – Поставил рядом упаковку с салфетками. – А это начальник. – Наверх на салфетки Никита установил керамическую солонку в виде яйца. – Наглядно?

– Да, но смысла этой пирамиды пока не улавливаю.

– А ты представь, что начальник каждый день дурит ей голову, ни во что ни ставит и заставляет работать сверхурочно.

– Ну и?…

– Что сделал бы мужчина на ее месте? – Никита как для дебила пальцем указал на сахарницу.

– Потребовал бы повысить зарплату или послал бы на хер.

– Отлично. А теперь представь, что директор сам, не дожидаясь заявления, решает ее уволить. Сокращает штат! Чем это будет для сахарницы?

В качестве ответа в голове у меня тут же вспыхнуло слово «облегчение». По-другому и решить было сложно! Но не успел я это сказать, вспомнилась Юля, которая тянула весь питерский филиал, никогда не ныла, а вчера, получив приказ об увольнении, как чокнулась.

Таких слез в трубке я не слышал со времен развода. Она и просила не увольнять, и обещала работать больше, и даже пообещала сказать моей жене все, что я только пожелаю.

Вроде как послать ее нужно было. Именно из-за ее выходки приходилось сейчас снова завоевывать Лену. А жалко стало. Вместо того чтобы отключить телефон, я как дебил успокаивал свою помощницу и даже пообещал выдать нормальную компенсацию за сокращение.

– Так чем такое увольнение станет для женщины? – Лаевский не желал оставлять меня в покое.

– Пиздецом… что б ее!

– Вот! – Никита щелкнул пальцами. – И в твоем случае логика такая же! Не нужен Лене развод. И чтобы ты насовсем ушел из дома, она ни капли не хочет.

Все еще в мыслях о Юле я покрутил в руках сахарницу, снял солонку с салфеток. Понятнее почему-то не становилось. И, судя по выражению лица друга, на лбу появилась надпись «идиот».

– Тяжелый случай, – Никита вздохнул. – Похоже ночка была тяжелая, и примеры нужны попроще.

– Не то слово! – ответил я на первую часть реплики, ту что была про ночь.

– Хорошо… – Вскинув голову к потолку, друг с пару секунд подумал, а затем снова начал: – Тебя бабы когда-нибудь кидали? До Лены! Она не считается.

– Ну не то, чтобы кидали… Но первыми уходили. Было.

– И как? Исчезали с поля зрения, переставали звонить?

– Да… Нет. Сообщения иногда были, – вспомнил я что-то смутное в очень далеком прошлом.

– Отлично. А если ты не отвечал?

– Звонили.

– Очень хорошо. – Лаевский как опытный поводырь вел мою мысль в каком-то лишь ему понятном направлении. Лишь глаза сужал все сильнее, словно планировал превратиться в китайца. – И что говорили, когда звонили? Рассказывали о своей счастливой жизни или, например, что ты трусы забыл, и вернуть хотят?

Стоило поднапрячь память, я вспомнил парочку таких звонков, и лицо перекосило, как от зубной боли.