Продолжая движение поездов

«Правильно, что это он – через пять минут после знакомства? Вы же не подростки. Подержи его, подержи на расстоянии подольше. Хоть на Валентина пусть что-то подарит! Промаринуй…» Сузанне обернулась на шепот и увидела подмигивающую Жанну, которая тотчас поспешила на кухню. Пазл сложился: место рядом с Фридрихом досталось ей неслучайно. Одинокий родственник. Одинокая соседка. Два одиноких сердца, так сказать. Жанна предполагала их соединить. Су услышала, как сработал слив в туалете, с шумом открылась дверь, Фридрих вышел и, не заметив ее, пошатываясь прошел в комнату.

А что, прикинула Сузанне, если доверить Фридриха хорошему фотографу, который выставит свет, объяснит, как поставить голову и улыбаться, куда смотреть, а заодно найдет место для больших и слишком подвижных рук, из этого Фридриха вполне можно сделать красавца голливудского типа. Синие-синие глаза без фотошопа. Только бы губу не оттопыривал.

Жанна в самом начале многозначительно обмолвилась, что он работает (что не разумелось само собой). Значит, сможет обеспечить семью. Суть была в том, чтобы сделать из них стабильную пару. Брак. Чтобы Сузанне родила несколько детей и Жанна наконец смогла общаться с ней на равных, как женщина с женщиной, а не как состоявшаяся женщина с одиноким бесцельным существом. На таких условиях их дружба стала бы полноценной. И даже переросла бы в родство, думала, подтягивая замочек молнии на сапоге, тихо выскальзывая на лестничную площадку, поднимаясь к себе.

Дома в первую очередь включила ноутбук. За полчаса нашла и забронировала на три недели номер в гостинице маленького, до сих пор не известного ей городка с длинным названием. Купила железнодорожный билет.

Нужно было доделать одну мелочь по работе, она начала было, но тут застыла, припомнив диалог за столом: «А чем вы занимаетесь?» – «Иногда комбинациями цифр, но сейчас все больше текстами». – «Переводите?» – «Нет-нет, язык не так важен. Это совсем короткие тексты, но они оказывают влияние на здоровье… Это такой проект».

Она на самом деле это говорила? Или придумала только что? А даже если – какая разница, пусть считают ее пиар-агентом, журналисткой, поэтом…

Закончив дела, всю ночь прибиралась. Выносила мусор в баки. Выносила ненужные объемные вещи в контейнеры «Красного креста», раз за разом. Окна Жанны светились до половины двенадцатого, потом осталось только одно, кухонное – до трех ночи. Небо над домом затянуло мягкими сиреневатыми облаками.

К пяти утра не осталось никаких следов пребывания Сузанне в этом жилище. Только кое-какая старая мебель от прежних жильцов, бывшая здесь до нее. За квартиру придется платить до конца зимы, но это не слишком тревожило ее, она не привязывалась к деньгам чересчур – следила только, чтобы хватало на жизнь с ее удовольствиями и необходимостью движения. Другое беспокоило: приходится срываться среди зимы. Опасность холода. Но зима выдалась в этом году теплой, прогнозы оставались бесснежными.

Все, что она хотела взять с собой, поместилось в чемодан и рюкзак. Села на старый, уже ничем не застеленный диван. Засыпать не имело смысла – до выхода оставалось сорок минут. В поезде хорошо дремать. Утром удалось уйти незамеченной.

Дорога – совсем другой модус, все остается за спиной, но то, что впереди, кажется радостным. Асфальт перрона выскальзывает из-под ног, как беговая дорожка. Су идет быстро. Думает: «Только бы сохранялась хорошая погода». Это важно, когда добираешься поездами. Если погода плохая, приезжаешь мокрой, вода стекает с волос, на одежде – темные пятна. Дело не в том, что быть мокрой неприятно, – быть мокрой неприлично, потому что неприлично, когда другие знают, что ты чувствуешь на себе воду. Водитель такси смотрит с подозрением, администратор в отеле с сочувствием. Она глушит в себе тоску по дождю, ведь любит уезжать в дождь, пытаться поймать взглядом путь капель, будто в каждой капле – сообщение сверху, от кого-то далекого и родного, кого здесь нет и быть не может.

Сегодня асфальт сух. Достает из рюкзака яблоко, откусывает. Зубы немного тянет, немного оскомины, но утешительная сладость еды. Бодрящая свежесть фрукта наполняет рот и душу. «Будет хорошая погода», – думает с разочаровывающей уверенностью. Садится на скамейку. Синее табло сообщает, что электричка опаздывает.

Большая негритянка в чем-то этническом, оранжево-коричневом, в такой же оранжево-коричневой чалме на голове, громко организовывает своих троих черненьких ребятишек – на незнакомом языке, в котором изредка проскальзывают английские и немецкие слова. Как можно не улыбаться, глядя на черные торчащие косички и до голубизны белые зубы? Дети не слушаются, но они нравятся Су больше, чем дети Жанны. Если бы у Патрика были такие черные дети, никогда бы не дошло до пощечин.

Когда черные детки вырастут, им будет неприятно думать, что на них смотрели с умилением.

Бородатый мужчина опирается на чемодан. Выкинув в урну огрызок, Су ставит рюкзак себе на колени. Больше не смотрит на других, смотрит вниз, в темноту, на поблескивающие рельсы.