А через неделю в том же зале уже без меня друзья смотрели «Чайку». И история с главным составляющим искусства повторилась. А позаботиться о компенсации оказалось некому…
Тогда у моего друга Аркадия и родились, по-моему, бессмертные строки:
«Коль в театре нет буфета,
А в горчице нет огня,
И если любят без минета,
Это скучно для меня!»
Языковый барьер
Она сидела на самом краешке, свесив изящно согнутые в коленях стройные ножки и протянув, казалось, прямо к нему маленькие чуть смугловатые руки. Сияющие глаза, белозубая улыбка, красное в белую полоску платьице, розовые туфельки… А главное — совершенно невообразимые, пышные, иссиня-черные волосы! Мечта…
«…Ганна!!! Дуй сюды, тут трусы дають!.. На меня тож бери!.. Размер? Неважно, бери, какой есть. А это почем? Не-е, не трэба, у нас дешевле… Ну, чего стал? Бегом до той витрины, там уже почти пошло белье. Ты куда? Какое пиво, на то у нас денег нема. Тебе — взять носки, пятьдесят пар. Чулков тоже. Можно сто. Я кому сказала?! Тут стой, скоро начнут выгружать. Ну и до вечера простоишь, туалет вон, рядом. Чого? Платный?.. Не барин, у проезде справишь свою нужду. Дома як робишь, забыл, у гаражах ваших? Ось и тут приспосабливайся…»
Поневоле прослушанный монолог вызвал из глубин памяти песенное: «Три слова, будто три огня…», но в новом звучании «Как будто вестники беды, три слова: «Ганна, дуй сюды!..» Потирая правое ухо, заложенное после первых звуков прямо-таки пушечного призыва, папа пробирался к выходу и на мгновение утратил бдительность.
И совершенно напрасно: пришлось тереть еще и колено, онемевшее в результате столкновения со здоровенным баулом — его волокла спешащая на зов гиппопотамоподобная дама в цветастом платье. Она смахнула зазевавшегося с дороги, как уборщица пушинку с полированной столешницы, а в довершение чуток добавила могучим бюстом.
«Есть-таки что-то полезное в толпе», — подумал мужчина, ощутив пусть недружественную, но поддержку окружавших его суетливых, потных, пахучих шоп-туристов, — «Хоть упасть не дадут». Вырвался на волю из битком набитого магазинчика и направился дальше, к очередной стеклянной двери. Если и там не будет, значит, все зря. Убил почти три часа, а нашел только две книжки — Даля да Оруэлла.
Воланд был неправ. Не квартирный вопрос портит людей. Людей вообще испортить невозможно. Человек таков, каков он (или она) есть. Ни прибавить, ни убавить ничего нельзя. Квартирный вопрос — всего лишь мелкий фрагмент гораздо более многопланового явления, ставшего первопричиной всеобщей мерзости рода человеческого.
Можно, конечно, ссылаться на определенные трудности со снабжением, обеспечением, наличием отсутствия и тому подобные коллизии. Кто знает, может, где-либо на старой доброй планете Земля есть совсем другой вид человеков, отличный от наших. Каких? Таких… Не готовых удавить друг друга за кусок чего бы то ни было дешевого. Или дармового. Или просто «того, чего дают». А чего, собственно, дают? Да неважно, лишь бы этого было ограниченное количество. Чтобы у толпы возникло ощущение: «это» вот-вот кончится. На всех не хватит. И — ура, вперед… Вывод: если что и портит людей, то — дефицит. Острая недостача. Любого предмета, вещи, товара, еды, воды, нефти, газа, воздуха…
Неподвластны разлагающему влиянию только дети. Детишки любых стран и народов, всех национальностей и цветов кожи, еще не умеющие разговаривать во взрослом смысле слова, совершенно бескорыстны, общаются между собой свободно и дружелюбно. Для них пока не существуют понятия черной зависти и стремления выделиться любой ценой. Им всего важнее не «быть не хуже других», а единственно любовь, ласка и забота мамы-папы. Да элементарная сытость, само собой. Все гадости и пороки придут к ним позднее, благодаря взрослому воспитанию и постижению мира.
Начало девяностых. Стародавняя столица. А может, никакая и не столица, а просто красивый самобытный литовский город. Каунас. Небольшой, очень чистый, тихий и зеленый. Сейчас, вполне возможно, он уже совсем другой, а тогда, в последнее лето существования «нерушимого Союза», запомнился именно таким.
В той экскурсионно-познавательно-покупательной поездке довелось узнать много нового. Но не о дивном старинном городе, его архитектуре, музеях-костелах и прочих достопримечательностях, а о невольных попутчиках — знакомых, добрых и почти интеллигентных людях. Такого, чего лучше бы и не знать, ибо некоторых это знание выявило совсем в ином свете. Получилось, не такие уж они вежливые, добрые и интеллигентные…
Прав был древний мудрец Соломон — чем меньше знаешь, тем меньше поводов для грусти и печали. Не дословно, но смысл где-то такой… Оказывается, высшее образование и немалый опыт работы в разных больницах-поликлиниках, даже служба в армии толком ничему не научили. Это позже само понятие «шоп-тур» стало привычным, а тогда — сплошь удивление, изумление и потрясение. А самое главное — запоздалая тоскливая мысль: ну и за каким чертом меня сюда понесло?