На автобусной остановке «Общежитие» людей еще мало: до комбината езды минут десять, а на часах начало восьмого. Придется подождать, зато не опоздаю, как вчера.
С парнем, которого я жду, меня познакомила давняя история из времен моей студенческой стажировки в прокуратуре. Тогда, еще несовершеннолетним, Эльмир оказался участником тяжкого преступления. Заправилой выступал опытный преступник типа Ризаева, только пострашнее. Он ловко сыграл на обстановке в семье Эльмира, которая для пятнадцатилетнего мальчишки и впрямь была невыносимой, называл своим братом и в конце концов втянул в преступную группу. Я помогал следователю и даже получил после окончания расследования официальную благодарность прокурора Ольги Николаевны Токаревой — замечательного юриста, обладавшего важным умением сочетать две внешне противоречивые прокурорские функции обвинения и защиты. А благодарность я получил за исчерпывающий сбор материалов, характеризующих семью Эльмира и его самого. Эти материалы позволили Ольге Николаевне убедительно ходатайствовать перед судом о наказании, не связанном с лишением свободы, и одновременно добиться частного определения о лишении родительских прав матери и отца и передаче мальчика на воспитание тетке.
Я случайно встретил Эльмира месяца полтора назад, и первое, что бросилось в глаза, — походка. Она не имела ничего общего с той, которая была тогда, во время нашего знакомства. Мне было, конечно, приятно, что, забыв о прошлом, он не забыл меня. Даже настоял, чтобы я записал номер его комнаты и телефон общежития: вдруг понадобится его помощь? Теперь она действительно понадобилась.
Ага, Эльмир вышел из общежития, и я перешел улицу ему наперерез.
— Я вас вчера не дождался и на всякий случай оставил записку, — объяснил он.
— Спасибо, — сказал я. — Не мог же ты меня ждать весь день.
— Если б знал наверняка, что придете, ждал бы.
Мне это было приятно, и все-таки перейти сразу к интересовавшим меня вопросам не так-то просто, а темнить не хотелось, парень мог обидеться.
— Провожу тебя немного, поговорим по дороге.
Мы пошли рядом, и он сам неожиданно помог мне:
— Домушника-то поймали… Из приезжих?
— Из приезжих, — подтвердил я. — Взгляни, пожалуйста, появлялся он в общежитии?
Эльмир внимательно рассмотрел фотокарточку Ризаева, твердо сказал:
— Нет, его у нас не видел.
На другой ответ я в общем-то и не настраивался, но надежда теплилась: а вдруг…
— Такой еще вопрос: прачку вашу знаешь?
— Валю? Кто ж в общежитии ее не знает? Только не подумайте плохого. Поначалу ребята к ней, конечно, лезли… Между собой про нее болтали, мол, в возрасте, а лицом приятная, фигуристая… Да она всех по-отшивала, не криком-шумом, по-умному. Женщина она правильная, стирает словно мать выстирала и ни копейки лишней не возьмет. Кое-кто ее за это ушибленной считает, вроде как можно за восемьдесят рублей ишачить? А у нее просто выкройка такая, правильная. Хорошая она, Валя.
— Ну и отлично. Твое мнение совпало с моим.
Я сказал это не без умысла, хотя вполне искренне. Всегда приятно убедиться в верности собственной интуиции. Обрадовало и Валино бескорыстие. Интуиция интуицией, а это уже весомый довод в ее пользу: не станет такая посягать на чужое добро. А умысел мой заключался в том, чтобы Эльмир не подумал, будто милиция ее в чем-то подозревает.
Теперь мне предстояло еще выяснить, почему комендант сердито сплюнул при упоминании о возможном Валином замужестве. Деталь, конечно, но она врезалась мне в память, а я не люблю оставлять «белые пятна». Парень скорее всего не в курсе Валиных сердечных дел, но попытаться все-таки нужно. Уж очень нелепо обращаться к коменданту, тем паче к самой Вале по такому щепетильному вопросу.
— Ты говоришь, что ребята поначалу пробовали ухаживать за Валей. Она что, незамужняя?
— Гандрюшкин с ней женихается, сторож наш, на полном серьезе. Уж она его, лентяя, обхаживает. Даже барахло ему вручную гладит, персонально.
— Как его зовут, Гандрюшкина этого?
— Михаилом Евлентьевичем, а ребята так просто Мишкой зовут. И до самой смерти своей Мишкой останется, потому что труха — не человек.
— Чем же он Вале тогда приглянулся?
— Да кто знает, за что она его приголубила. Аккуратный он и чистенький, одеколон употребляет. Судьбой обижен, потому как детки родные бросили. Он об этом всем и каждому рассказывает, а потом в глаза платком потычет, и такое на физиономии изобразит, ни в жизнь не догадаться, что деток этих он уж лет пять как липок, обдирает: целую бухгалтерию завел, кто сколько ему присылать должен, словно не отец, а фининспектор какой.
«Детки тоже хороши», — подумал я и еще подумал, что парень, оказывается, на редкость наблюдательный.
— Слабым здоровьем хвастать любит, мол, трагедия семейная подорвала его организм, иначе не сидел бы теперь под лестницей. Тут он обычно снова лезет за платком, потому что и сам, по-моему, не знает, чем бы таким мог заниматься. Артист, одним словом.
Парень украдкой посмотрел на часы.
— Извини, это не вовремя пристал. Последний вопрос, и сядешь в автобус. У тебя самого все в порядке?
— В порядке.