Продолжение поиска (сборник)

Обыск такого рода — оскорбление, и, чтобы нанести его, надо быть уверенным в своей правоте. Но Ариф напрасно радуется. Как и я когда-то, он еще не понимает, что получил всего лишь отсрочку, что скоро он столкнется с необходимостью самостоятельно принимать решения и нести за них ответственность. Может быть, в этом заключается один из признаков профессионального мастерства — милицейского или любого другого.

Асад-заде выглянул в коридор и пригласил Гандрюшкина. На столе уже лежала разная мелочь, отобранная у него при задержании.

— Распишитесь в получении, — предложил следователь, — и можете идти.

Гандрюшкин не спеша вывел подпись, высморкался, произвел наш групповой снимок с максимально открытой диафрагмой. Он проделал все это молча, но с таким достоинством, будто сама оскорбленная добродетель выговаривала нам за него: «Вот видите, как обернулось, а вы сомневались… ая-яй вам, товарищи». Но товарищи не сомневались ни раньше, ни теперь. Поэтому Рат сердито сказал:

— За нарушение паспортного режима будете оштрафованы в административном порядке.

Гандрюшкин склонил голову набок:

— С усердием прошу размер штрафа согласовать с крайне бедственным материальным положением.

От такого наглого фарисейства. Рат позеленел, повернулся ко мне:

— Я тебя прошу, по-интеллигентному, вежливо объясни ему, что нам некогда.

Меня не надо упрашивать, и я говорю:

— Рады были познакомиться, Михаил Евлентьевич. Всего вам хорошего и… до скорой встречи!

Гандрюшкин быстренько собрался и исчез.

— В квартире даже намека не нашли, — сказал Ариф. — Может быть, Гандрюшкин действительно ни при чем. Платил ему Ризаев за угол, и все.

Реплика Асад-заде осталась безответной. Рату было не до Арифа, ему предстояло еще одно «приятное» дело: доложить Шахинову о результатах обыска.

А я не стал возражать, потому что следователь обязан сомневаться, пока имеет дело с подозреваемым. Для меня вопрос сейчас заключается в другом: куда Гандрюшкин спрятал украденные вещи?

У начальника мы застали и Абилова. Он выслушал сообщение Кунгарова с таким видом, будто к проведению неудачного обыска не имел никакого отношения.

Несколько минут стояла гнетущая тишина. В кабинете у Шахинова она была особенно неприятной. В присутствии кого бы то ни было он никогда не занимался, тем более не делал вида, что занимается другими делами.

Рат поежился, неопределенно сказал:

— Да, поторопились.

В это время, по-строевому чеканя шаг, вошел и застыл по стойке «смирно» участковый, капитан Маилов.

Шахинов пожал плечами.

— Сядьте.

Все остальное он говорил в обычном спокойном тоне.

— Шагистика даже для армии отошла на второй план. И там и у нас нужны в первую очередь специалисты. Если ракетчик не сумеет быстро и точно выполнить приказ, грош цена его умению вытягиваться в струнку. Как бы вы передо мной сейчас ни маршировали, приказ о выявлении посторонних лиц вами не выполнен: в течение двух недель на вашем участке незаконно проживал преступник и совершал кражи. Мне не нужна формальная дисциплина, если она прикрывает недобросовестное отношение к служебным обязанностям. И пожалуйста, не поддакивайте. При обсуждении конкретных вопросов вы можете соглашаться или спорить, а теперь в вашем одобрении нет никакой необходимости.

Шахинов никогда никого не распекал в присутствии третьего, тем паче третьих лиц; сегодня он изменил своему правилу. Я подозреваю, что это было сделано умышленно, по принципу: ругай дочь, чтобы невестка слышала.

Когда участковый вышел, Шахинов без тени упрека, словно продолжая утренний разговор, сказал:

— Надо думать, как поступил с вещами Гандрюшкин. Как он мог поступить, узнав о поимке Ризаева. Соберитесь все вместе и подумайте. Нужно решать, что делать дальше. Неудобно как-то получается: вора поймали, а украденного вернуть не можем.

Совместного обсуждения у нас не получилось. Рат, как это часто бывает, из состояния «оперативной горячки» впал в апатию; Абилов привык мыслить несоразмерными с ничтожным Гандрюшкиным категориями — все равно что из пушки по воробью палить, да еще холостыми зарядами; мы с Арифом попробовали, но ничего путного из этого не вышло.

Ровно в шесть я сказал Рату, что Гандрюшкин мне антипатичен настолько, что я и думать о нем не хочу, а обедать и ночевать сегодня дома хочу, и даже очень.

Как поступил он?

Дома меня встретили по-разному: Муштик — с энтузиазмом, жена сдержанно (опять пропал на сутки). Тем не менее разводиться со мной она не собиралась и проблема: работа или семья, прошу прощения у «героев милицейских романов», у нас отсутствовала.

После обеда сын потащил меня играть в настольный футбол. Сначала я проигрывал, потом вспомнил, что игру удастся прекратить только при обратной ситуации, и стал забивать сам. Противник не подозревал, что моих футболистов вдохновляют мысли о недочитанных рассказах Брэдбери и купленной еще позавчера стереопластинке.

Работа в уголовном розыске развила во мне особый инстинкт самосохранения: в свободное время полностью отключаться от всего, что занимало на службе.