Продолжение путешествия

И это при том, что лошади чуть не засыпали на ходу. Видимо, моим конвоирам торопиться было некуда, и следственно конца этой пытке не предвиделось, как минимум, до утра.

Внезапно мое внимание привлек какой-то посторонний звук. Прислушавшись, я поняла, что это стук копыт догоняющей нас лошади. В отличие от нас, она передвигалась быстрой рысью, местами переходя в галоп. И поумерила прыти, лишь поравнявшись с нами.

– Останови, что ему нужно? – услышала я голос из-за стены. Увы, слишком хорошо знакомый мне голос, несомненно принадлежавший господину Алсуфьеву.

«Так вот, кто дожидался меня в возке, – догадалась я. – Как это я сразу не сообразила? Хотя – с другой стороны – с каких это пор главные следователи сопровождают арестантов? Это не входит в их служебные обязанности.»

Я старалась не пропустить ни одного звука, и это оказалось нетрудно сделать: ни Алсуфьев, ни его собеседник, обмениваясь репликами, не понижали голосов:

– В чем дело?

– Разрешите доложить.

– Докладывай.

– Вас срочно требуют вернуться в Саратов.

– Но мы же договорились, что я уеду для следственного эксперимента и очной ставки. Черт знает что…

Мне сразу же показалось, что Алсуфьев врет. Его возмущение и сам тон были ненатуральны, как у плохого актера, и это меня сразу насторожило. Кроме того – мне показалось, что он совершенно не удивился этому сообщению, и это было совсем уж странно.

«Он даже не спросил, – мысленно отметила я, – кому это среди ночи так неожиданно понадобилось в городе его присутствие. А ведь должен был спросить. Любой нормальный человек на его месте спросил бы».

Все это могло означать только одно: Алсуфьев с самого начала знал, что его вернут с половины пути. И ждал этого… Я почувствовала себя участницей нелепого, а точнее – зловещего розыгрыша, смысла которого не понимала.

Пока я размышляла по этому поводу, Алсуфьеьв поменялся с гонцом местами. Тот уселся на его место в возке, а Михаил Федорович, чертыхаясь, взгромоздился в жесткое казенное седло, чтобы вернуться в город.

Через пару минут, стук копыт его лошади затих в направлении Саратова.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Дальнейшие события этой бесконечной ночи до сих пор представляются мне сплошной чудовищной фантасмагорией. И не удивительно, что некоторое время спустя я даже попыталась изложить их в духе Шиллера и Жуковского, то есть в форме романтической баллады. Я так и не закончила ее, но мне бы хотелось привести из нее хотя бы несколько строк, коль скоро они сохранились до сей поры.

В повозке дева молодая
Ломает руки и скорбит.
Никто судьбы ее не знает,
Ее отчаянья не зрит.

Одна луна тому свидетель

Да ночь безмолвная. И те
От страха плачут, или ветер
Поет так страшно в темноте?

Бегут часы, ползут мгновенья.

Два супостата на часах.
Какое, дева, преступленье
Ты совершила вгорячах?

Какую страшную завесу

Не смеешь людям приоткрыть?
Покайся, дева, ей же Богу,
Без покаянья трудно жить.

Ну, и так далее… Сегодня эти строки кажутся мне наивными, но когда-то я писала их совершенно искренне, более того, со слезами на глазах… Может быть потому, что воспоминания об этой ночи были тогда еще слишком свежи, и душевные раны еще не успели зарубцеваться.

Тем временем мои «супостаты», воспользовавшись отсутствием начальства, разговорились. Надо ли говорить, с каким вниманием я ловила каждое доносившееся до меня слово, пытаясь почерпнуть из этой беседы хоть какую-то информацию о своей дальнейшей судьбе.

Я расслышала немного, но все же сумела понять общий смысл их беседы. Один из них, скорее всего тот, на чьей лошади ускакал Алсуфьев, собирался выйти из повозки на ближайшем постоялом дворе или придорожном трактире, дразнил товарища аппетитным описанием графинчика водки и горячей закуски, и товарищ этот ему сильно по этому поводу завидовал. И завидовал бы еще больше, если бы… но не будем торопить события.

Так оно и вышло. Не прошло и часа, как мы остановились у постоялого двора. Я узнала его даже в темноте, так как часто ездила по этой дороге, и сама неоднократно останавливалась здесь на пару часов для отдыха.