Продолжение следует

Что до меня, то я, Елизавета Владимировна Кропотова, родилась в 1896-м, прихожусь Лизе троюродной прабабкой. Отец мой, мичман, взорвался вместе с «Корейцем», мать пережила его на полгода. Состоянием, унаследованным от деда, я могла распорядиться в двадцать один год, в ноябре семнадцатого – оно уплыло. Не всё. Опекунша-тетушка, добрый гений моего сиротского отрочества, имела право снимать со счета в швейцарском банке деньги на мое образованье. Едва мне минуло шестнадцать, мы стакнулись и отправились на год в Италию, где я брала уроки пенья и живописи. После на год в Германию – мне понадобилось учиться еще и садоводству. Война оборвала этот цикл «Годы странствий» со всеми его тарантеллами. Мы вернулись в Россию, я обручилась с уходящим на фронт офицером. Теперь мое хорошо поставленное контральто звучало над штамбовыми розами в нашем имении – Призорове. Малахитовый перстень с какой-то таинственной семейной историей пока надевался мне на средний палец – палец Сатурна, немного длинноватый, как бывает у людей, склонных к оккультизму. Всякий день я писала рыцарские баллады в духе Вальтера Скотта, посвящая их моему жениху. Покрыв темные волосы фетровой шляпой кузена, подолгу глядела в зеркало. Смуглая девушка из неведомого зазеркалья напряженно всматривалась в мои глаза. Кто она? Согласно гороскопу, в предшествующей жизни я была моряком-ирландцем. Кельтский тембр в своем голосе легко узнавала. Окрас был явно привнесенный: предки-крестоносцы плавали в Святую землю. Меня убили в Москве на Белорусском вокзале летом восемнадцатого года. Только что встретила с поезда своего жениха. Целились в него – он шел в погонах – да плохо стреляли. Я держала белые розы в руке с перстнем, уже переместившимся на безымянный палец – палец Аполлона. Пела почти что в полный голос недавно разученное: piet`a, signore, а мой спутник неотрывно мною любовался. Пуля покинула ствол, бросилась мне на грудь, заодно пробила брешь еще где-то. Моя сущность вслед за долго звучащей музыкальной фразой отлетела в ореоле любви, вместе с запахом роз и редкостным узором удачно срезанного малахита. В темно-зеленых разводах, наверное, было зашифровано нечто, своего рода пароль. Так или иначе, ноосфера меня не отторгла, я получила рассредоточенное бессмертье - по сумме очков, как сказала бы новенькая Лиза – ощутила мерцанье и покалыванье, будто находясь внутри северного сиянья. Не чувствуя больше теченья времени, наблюдала сверху за собственным погребеньем – подавленные родные хоронили то, что уже не имело ценности. И сразу же оказалась в рыжей осени, над черноземными полями Призорова. Отстраненно глядя на узловатые дубовые ветви, что протянулись параллельно земле, роняла промеж желудей первые пришедшие ко мне, теперешней, слова: люблю дубы в прозрачном октябре, червленые багряные знамена. Хотя опадающие дубовые листья были скорей темно-золотыми, точно старинные монеты из кубышки. Время исчезло, и я увидела второе пришествие Елизаветы Владимировны Кропотовой, родившейся, подробно мне, под знаком скорпиона. Вот, совсем еще девчонка, идет по московскому асфальту, и к ней прикован мой многоочитый взор.

Эта темно-зеленая футболка ровно ко мне приросла. Стираю, сушу, надеваю опять. Люблю себя в зелень одетой. Согласно расчетам начинающих астрологов, в прежних воплощеньях я ирландка или ирландец – тут они расходятся. Интригующий всех перстень, мое единственное наследство, пока немного велик. Ношу на пальце Сатурна, под который приходит линия судьбы. Узоры на камне – волны, рождаемые морской пучиной. Бурную судьбу сулит мне фамильный перстень. Мягкая чеховская шляпа, уже побывавшая в химчистке, тоже великовата, держится только на ушах. Голос звучит приглушенно, отражаясь от фетровых полей: piet`a, signore… Господи, вот привязалась ко мне эта печальная мелодия… где я ее слышала? Стихи приходят мне в голову, лишь надену перстень на левую руку. Иной раз очень странные, явно не мои. Его скороходы сбежали с высот, искали, нашли и молили: о леди, к утру повелитель умрет, придите вернуть его к силе. Я такой чепухи не пишу, возьмите назад. На правую руку, перстень! ликвидируем глюк… теперь пожалте опять на левую. Вот пошли мои стихи – летящие, танцующие строфы. Они не ухнут в бездну, накапливаются где-то на моем счету. Депонировано, до поры до времени, не пропадет, даже если я сей минут умру. Тру перстень и вижу черную пашню, дубравку край поля. Дубы простирают ветви параллельно земле, уже разворачивая лист. Дует северяк, и жаворонок стоит стойма в поднимающемся потоке воздуха. Свил себе гнездо из песен.

Приобщенная к ноосфере, с удивленьем постигаю: здесь хранится не только созданное людьми, но и пропетое птицами. Восходит от дымящихся полей, долетает из чуть зеленеющих перелесков. Останется и тогда, когда все жизни на земле, свершив свой круг, угаснут.