Продолжим наши игры+Кандибобер

Борис Борисович Квардаков, имевший когда-то успехи в спорте, прыгун не то с шеста, не то с вышки, а может, просто прыгун на дальние или ближние дистанции, ныне заместитель директора по хозяйственной части, в зауженных штанах и мохнатом пиджаке, который самым необъяснимым образом умел воспринимать настроение хозяина — шерсть на нем вздыбливалась каждый раз, когда Квардаков приходил в гнев, становилась мягкой и шелковистой, как на котенке, стоило Квардакову приблизиться к кассиру Свете, так вот, этот самый Квардаков маялся, ходил по кабинету из угла в угол, и шерсть на его замечательном пиджаке висела клочьями — он был растерян и обезображен неуверенностью, не зная, как напомнить Свете и Анфертьеву, что он ждет их в гости.

Как понятны Автору его страдания! Не так уж просто, оказывается, пригласить ныне человека в гости. О, сколькими опасениями обрастает это благороднейшее дело! Не показаться бы навязчивым, не заподозрили бы в делячестве, в том, что хочешь ты выбить из своих гостей какие-то блага, льготы, услуги, не решил ли ты застольем расплатиться с ними за вещи, расплачиваться за которые постыдно, нет ли у тебя шального расчета через своих гостей познакомиться с зубным техником, мясником, театральным кассиром, членом приемной комиссии торгового техникума, не задумал ли ты поселить свою мать у себя в Москве и тем самым преступно нарушить законодательство?

К каким только ухищрениям не прибегаем мы, чтобы умудриться пригласить друзей на пару часов на диковинную закуску с берегов Тихого океана, на кавказский шашлык, украинские галушки, сибирские пельмени, а то и просто на картошку! Это надо сделать как бы между прочим, не придавая значения, чтобы не поставить человека в дурацкое положение, чтобы самому не оказаться в дураках в случае отказа, чтобы не превратить приглашение в обязаловку, угнетающую своей неизбежностью.

И шагал, шагал из угла в угол бедный Квардаков, пока совсем не ошалел от непосильных мыслей. Хлопнув дверью, он вышел из кабинета, спустился во двор заводоуправления. И тут увидел в прозрачной рощице полузасохших деревьев мило прогуливающихся Анфертьева и Свету. И направился к ним широким шагом спортсмена-прыгуна с шестом в воду. Его небольшие глаза горели решимостью, кулаки были бледны от напряжения, шерсть на пиджаке встала дыбом.

— Значит, так, — сказал он тоном заместителя директора завода, — обязательства надо выполнять. Ясно?

— В самых общих чертах, — улыбнулся Анфертьев.

— Уточним в рабочем порядке, — отчеканил Квардаков.

— И в рабочее время? — спросила Света.

— Нет! Мы не можем тратить рабочее время на посторонние дела. Вы давали обязательство прийти ко мне в гости? Давали. Сегодня после работы едем. Вопросы есть?

— Есть, — Света сняла с пиджака Квардакова паутинку. — Форма одежды парадная?

— Рабочая!

— Добираемся своим ходом?

— Нет! На моей машине! В семнадцать ноль-ноль! Вопросы есть?

— А какой повод, Борис Борисович?

— Никаких поводов. Никаких предлогов. Никаких причин. Никаких самоотводов. Вопросы есть?

— Разрешите выполнять? — Анфертьев вытянулся, щелкнув каблуками.

— Что выполнять? — растерялся Квардаков.

— Ну, это… то-се…

— Ребята! — воскликнул Квардаков облегченно, и шерсть на его пиджаке улеглась, заиграла на солнце радужными переливами. — Все есть. Ни о чем не думайте. Когда вы меня пригласите, можете смотаться за бутылочкой, за баночкой… Ребята, — он перешел на таинственный шепот, — стынет в холодильнике. Стынет, — свистяще повторил он, и его маленькие глазки закрылись в предчувствии неземного блаженства.

Квартира Квардакова являла собой смесь бедности и достатка хозяина. Голые стены, пустой подоконник, плотные шторы, свободный от ненужных вещей стол, самые простые стулья, почти табуретки, и тут же стенка с баром, японский магнитофон с мигающими красными лампочками, с двумя гнездами для кассет, с дюжиной блестящих кнопок, с микрофонами по углам, магнитофон, вызывающий непреодолимое желание возобладать им немедленно и навсегда. В туалете у Квардакова висела японка, почти совсем голая, которая, как и магнитофон, тоже вызывала желание возобладать ею немедленно. И навсегда? — невольно возникает вопрос. И навсегда — хочется тут же ответить, не раздумывая. С одним только условием: чтобы не исчезала с ее губ невинно-порочная улыбка, заставляющая цепенеть неподготовленного посетителя, чтобы не просыхали капли на ее матовых плечах, чтобы плескалось море за ее спиной, и солнце вот так бы навсегда зависло, едва коснувшись алым краем теплых волн, и чтобы в глазах у юной японки навсегда осталась жажда обладания тобой, уважаемый товарищ. Чтобы не надоел ты ей, чтобы находила она в тебе все новые достоинства и прелести как физического, так и нравственного характера. Чтобы устраивали ее твое семейное положение, зарплата, должность.