Продолжим наши игры+Кандибобер

— Сделай, отчего ж не сделать… Прекрасно тебя понимаю. Я тоже недавно попытался кое-что изменить… Но попытка кончилась печально.

— Ты хотел уйти от меня? — ревниво спросила Наталья Михайловна.

— Нет, к сожалению, я действовал не столь решительно и не в том направлении. Как я сейчас понимаю, это была ошибка. Возможно, твой путь более правилен. Возможно…

— Темнишь, Анфертьев, — Наталья Михайловна взяла его лицо в ладони и повернула к себе. Вадим Кузьмич зажмурил глаза, не мог он сейчас смотреть в глаза жене, не мог.

— У вас все решено? — спросил он, не открывая глаз.

— Да.

— Коллега?

— Да!

— Небось надежды подает?

— Подает.

— Всем?

— Нет, — Наталья Михайловна убрала руки с головы Анфертьева, и, кажется, навсегда. — Только тем, кто в этом нуждается.

— Кроме надежд он еще что-нибудь подает?

— Да. Пальто с вешалки.

— Но пальто из мешковины?

— Естественно. Но знаешь, это тот случай, когда даже мешковину приятно надеть на себя.

— Это уже серьезнее, — кивнул Анфертьев, словно уяснил для себя что-то важное. — Я тоже ухожу.

— К кому?

— С завода ухожу. В театр.

— Тоже будешь пальто подавать?

— Нет. Я не в гардероб. Буду актеров фотографировать.

— Билетик как-нибудь достанешь?

— Зачем? Проведу черным ходом. Посидите со своим официантом и на приставных стульях.

— С каким официантом? — Наталья Михайловна вскинула бровь.

— Ну… Который все подает. Особенно надежды. Скажи ему, пусть не забывает тарелки подогревать. У них там, за бугром, — Анфертьев ткнул большим пальцем в спину, там, где была балконная дверь. — только на горячих тарелках подают. Умеют люди жить.

— Не надо, Вадим. Не надо. Сегодня это ни к чему.

— Где мне ложиться?

— Можешь… там, где обычно.

— Это ему не понравится. Возьмет да и подаст не то…

— Какой-то ты сегодня не такой, — Наталья Михайловна пристально посмотрела на мужа. — Я думала, ты будешь вести себя иначе.

— Догадываюсь, как ты представляла себе наш разговор. Но что делать, сегодня я не могу себя вести иначе, не могу уговаривать тебя, просить подумать, не могу щипать Таньку, чтоб громче рыдала… Нет сил. Да и не хочу. Видишь ли, у меня такое ощущение, что сегодня произошло нечто более существенное…

— Да? — протянула Наталья Михайловна озадаченно. — Что же именно?

— Не знаю. Говорю же — ощущение. Такое у меня ощущение.

Анфертьев подошел к окну с таким чувством, будто перед ним нет стены и достаточно сделать один шаг, чтобы сорваться в сырую темноту, вслед за каталогом. Но вряд ли ему повезет упасть на землю, нет, его подхватит ветром, и, пронзаемый каплями дождя, он полетит сквозь подворотни и проезды, над булыжниками и трамвайными рельсами, его втянет в дыры метро и выбросит из канализационной трубы где-нибудь за городом…

Он еще стоял в своей комнате, а сбоку тоже образовалась пустота, стена исчезла, и, не глядя в ту сторону, он знал, что там стояла Света, и вместо Квардакова зияет черная дыра, и оттуда холод, усиливающийся ветер. Не просто осенний ветер, не просто зимний ветер, а какой-то стылый, будто из промерзшего подвала, и ветер обдувает его со всех сторон, и нет от него защиты. Ветер рвет его жиденькие одежки, продувает их насквозь, вышибает слезы из глаз, а он стоит на крохотном скользком пятачке, открытый ветрам и взглядам…

Все, что было до сих пор, чем он жил, на что надеялся, чего опасался, кончилось. Вокруг пустота и холод. И только маленькое светлое пятнышко где-то далеко среди звезд — Танька. Он ощутил, что от нее исходит тепло и надежда. И Анфертьев понял, куда ему идти, куда стремиться в бесконечном пространстве. Далеко впереди была жизнь, и он остро ощутил — там может быть какое-то спасение. Но это чувство было очень коротким. Его покачнуло ветром, Анфертьев не удержался на пятачке и, не выдержав напора, стал медленно заваливаться, опрокидываться навзничь. Он чувствовал, что теряет сознание, и это ему нравилось, потому что приносило облегчение.

Он упал на синтетический ковер производства Германской Демократической Республики, за которым Наталья Михайловна выстояла длинную очередь и по мере продвижения очереди исписала номерами обе свои суховатые ладошки, так жаждущие любви и достатка.

Вот, собственно, и вся история Вадима Кузьмича Анфертьева. Дальнейшие события очевидны. Наталья Михайловна быстро и на высоком техническом уровне провела размен квартиры, причем сделала это даже не без великодушия — Анфертьев получил однокомнатную квартиру на проспекте Мира, правда с совмещенным санузлом, но, поскольку он теперь жил один, это не имело слишком большого значения. Сама Наталья Михайловна с Танькой тоже получили однокомнатную квартиру, но получше, поближе к центру, в старом доме на Сретенке. Мебель поделили без суда, кое-что даже осталось. Вещи, уместные в двухкомнатной квартире, оказались непригодными в однокомнатной. И Наталья Михайловна, и Анфертьев влезли в долги, поскольку при обмене пришлось доплачивать: не так просто разменять двухкомнатную на две однокомнатные. Вадим Кузьмич заказал на заводе грузовик и помог бывшей своей жене переехать на новое местожительство.