Проект «Акунин». Как это сделано и зачем

Что-то мне сие мерзейшее царство-государство не кажется подходящим фоном для легких приключений. Хуже того, оно мне определенно напоминает Россию, но изрядно обезображенную. По всему выходит, что Соболев — это Скобелев. А царь, приказавший его убить — Александр Третий. А Великий Князь Симеон — Сергей Александрович. А обер-прокурором Синода тогда был Победоносцев. И коронация понятно чья описывается — последнего русского императора Николая Второго, который в числе персонажей присутствует под собственным именем. Зачем все эти реальные люди превращены в исчадия ада, кровавых маньяков, убийц и извращенцев без стыда и совести? Автор находит это забавным, раз продолжает настаивать, что пишет всего лишь развлекательное чтиво, «игру»?

Еще забавнее с каждым следующим романом выглядит диковинная страна Россия, та самая, которую Эраст Петрович в «Турецком гамбите» советовал не разрушать, а растить и окультуривать. Каждый чиновник и военный здесь только и мечтает взрывать толпами сограждан и издеваться над иноверцами. Кто не провокатор, тот детей убивает, прикидываясь набожным. Из-под власти «голубых» князьев, погрязших в пьяном разврате, бегут даже педерасты с трансвеститами, дабы не быть отравленными, как Чайковскогй. Один, кажется, только и был порядочный человек — Бриллинг, да и тот заговорщик, давно убитый, к тому же. Население этой страны — с допетровских времен до нынешних — недоумки либо преступники. Ее окультуривать? Увольте! Стереть с лица Земли — оптимальный выход.

Поднаторев в развлечении читателей своим видением истории Отечества, автор окреп в мастерстве и утвердился в роли «властителя дум». Игра игрой, но, развлекая, надо же и поучать!

Завершая трилогию о Пелагее, автор уже точно имел, что сказать в философском смысле.

Тут, надо признать, господин Чхартишвили не искал легких путей. Пришло время сообщить читающему народу, что в Евенгелиях все переврано, а у Лескова с Мельниковым-Печерским на сей предмет не разживешься. И во всей мировой литературе не густо, но — чем богаты. Великий Инквизитор был вызван на роль обер-прокурора Синода, Воланд притворился странствующим проповедником, а кастрированная тень отца Брауна оседлала метлу Маргариты, полностью утратив былое трезвомыслие. Что из такого маскарада выйдет штука посильнее «Фауста» у Гете, автор, ясное дело, рассчитывал. Но понял ли сам, что получилось, и поймет ли вообще когда-нибудь — не известно.

Борис Акунин: «Я беру классику, вбрасываю туда труп и делаю из этого детектив».

Анализировать галиматью, которую автор называет богословскими беседами Митрофания и Пелагеи, нет надобности. Обычная туфта, всем известная, ее Чхартишвили сам записал. Основная идея романа зарыта не здесь.

Глубоко изучив христианство по роману «Мастер и Маргарита» и легенде о Великом инквизиторе, автор решился на смелый творческий шаг: переосмыслил их и обнаружил фундаментальную ошибку. «Подброшенный труп»! Ему ли, Акунину, не распознать этот способ сотворения истории. Все было так: Иисуса-Мануйлу ученики спрятали, а вместо него подсунули для распятия другого человека. Гениальный выход! Особым самопожертвованием отличился Иуда — он повесился. А живой «настоящий» Иисус-Мануйла через временную дыру приблудился в 19 век, где его никто не захотел признавать. Кроме Пелагеи. Ей одной хватило ума сообразить, что раз мужик не распят и не воскрес — значит, он и есть Христос, однозначно. По ходу, на радость продвинутым либералам, в Палестине, наконец-то, возрождаются Содом с Гоморрой, невозможные в ту пору в России из-за отсталости, мракобесия и антисемитизма.

Возвысившись над мелкотравчатостью законов детективного жанра писатель Акунин-Чхартишвили раскрыл не какое-то там сюжетное, а самое главное преступление всех времен и народов — изобличил тысячелетнюю ложь церковников.

Попутно сотворив образ «нового Христа-Мануйлы», потрясающего воображение навязчивым сходством со стариком Ромуальдычем. Петух появляется, чтобы найти рациональное зерно.

Многим нравится. «А у кого вкус похуже, те вообще в восторге». (З. Гердт).

Набитое ахинеей чучело пророка-Акунина выглядит нехорошо, но для литератора Чхартишвили оно уже не опасно. Если позывы жечь глаголом на этом прекратятся. От таких тиражей и фанфар каждый бы о себе возомнил невесть что, важно — надолго ли. Очень бы хотелось, чтобы Григорий Шалвович нашел в себе силы вернуться к тому, с чего начинал. К написанию симпатичных компиляций в легком жанре на радость публике.