Проект Атман

В предыдущих разделах мы увидели, как самость уже начала всплывать из подсознания. Тифоническая самость развила вполне стабильную дифференциацию между собой и другим и преуспела в трансценденции прежнего плеромно — уроборического состояния слияния. Поскольку самость предположительно возникала в качестве отдельной сущности, то она естественным образом развивала определенные формы эротических исканий (самосохранение, оральный инцест, магическое всемогущество) и раскрывалась для определенных форм смертельной уязвимости (материнской кастрации, оральной кастрации, растворения). Следовательно, уже существовали какие-то очень грубые формы проекта Атман. В аспекте Эроса, самость уже хотела расширяться, обогащаться, становиться центром космоса — даже вплоть до попыток проглотить весь мир. В негативном аспекте — аспекте Танатоса — она уже испробовала рудиментарные формы отрицания смерти, пытаясь защитить себя от ужаса растворения, изоляции, разделения и возникновения. «Великим научным упрощением психоанализа, — пишет Беккер, — является понятие о том, что весь ранний опыт в целом есть попытка ребенка отрицать тревогу своего появления на свет» [25]. То есть, тревогу возникновения, разделения и смерти… И она начинается сразу же: коль скоро происходит какое бы то ни быловозникновение — на всем пути от стадии уробороса.

В конце концов, такие инцесты более низкого порядка в той или иной степени отбрасываются, а значит ослабляются и низшие формы кастрации и страха смерти. Но что не ослабевает и не может быть ослаблено, так это проект Атман: он просто трансформируется на следующий уровень более высокого порядка. Появляется новая, более высокая форма самости и тут же сталкивается с новыми типами другого, испытывая новые желания и новые импульсы Эроса, а также мучаясь из-за новых угроз смерти и создавая ее новые отрицания. Борьба жизни против смерти переносится на более высокий уровень, и проект Атман приводится в действие на новом плане. Здесь налицо новый рост, новые возможности… и новые формы страха.

Здесь мы подходим к вербально — членской стадии (которая обычно совпадает с психосексуальной фазой анальности — не путая две эти линии развития друг с другом, я по — прежнему буду обсуждать их вместе). Вся эта стадия, напомню, знаменует собой тот момент, когда вербальный ум начинает всплывать из фонового бессознательного и дифференцироваться от тела. То есть, тифоническое телесное «эго» приступает к естественной дифференциации на ментальное «эго» и физическое тело; таким образом, вербальный ум начинает трансцендировать простое тело. На предыдущей стадии мы были свидетелями дифференциации тела от окружения и Великой Матери. А здесь мы видим начало следующей, более высокой дифференциации «эго» от самого тела.

На более ранних этапах эволюционное «действие» — Эрос и Танатос, инцест и кастрация — осуществлялось через границу между телесной самостью и Великим Окружением (поскольку это была главная граница дифференциации). Здесь же эволюционное действие осуществляется преимущественно через границу между телом и возникающим «эго» (ибо оно теперь находится на переднем крае дифференциации). Значит, драма разделения — драма жизни и смерти, Эроса и Танатоса, всего проекта Атман — смещается от разделения тела и окружающего мира к разделению «эго» и тела.

Вербальная самость — это новая и более высокая, но все еще суррогатная самость. Она способна к более высоким формам единства, так как может формировать понятия. С помощью вербального ума сознание начинает расти и как бы сбрасывать ограничения физического бытия. Оно уже не привязано к настоящему. Благодаря языку, индивид может предвосхищать и планировать будущее и устраивать свои дела в настоящем в расчете на завтра. Кроме того, благодаря языку и его символическим, временным структурам индивид может отсрочить немедленную и импульсивную разрядку простых биологических побуждений. Требования инстинктов уже не имеют над ним тотальной власти, он до определенной степени трансцендировал их. Через посредство членского [культурно — согласованного] познания самость может участвовать в единстве (англ. unity) более высокого порядка, приобщаясь к вербальному сообществу (англ. comm-u nity), которое заведомо трансцендентно по отношению к простым и непосредственным актам восприятия физического тела. Значит, ребенок начинает транслировать свой мир и свою самость в терминах более высоких форм вербальных идей и культурно согласованных символов; его реальность становится реальностью представлений.

В то же время, именно потому, что вербальная самость начинает дифференцироваться от тела, последнее начинает становиться особым, объективнымфокусом интереса — обителью инцеста и средоточием смерти. И это, попросту, неотъемлемая часть обширной психоаналитической «проблемы анальности».