Проект Эрешкигаль

За окном стояли непривычные шорохи. Бойцы уже установили палатки, но продолжали тихое совещание. Интересно, как они собираются уговаривать меня теперь отправиться с ними, когда самый жирный козырь оказался в моих руках?

Стоило сразу догадаться о том, что к операции приложил руку дядь Саша. Вот только как глубоко и обстоятельно? Не думаю, что от одной беседы эту малышню погнали бы в такую глушь.

Луншин тихо дышал, создавая странный аккомпанемент ночной тишине. Во дворе шипел Мишка, требовавший меньше военных тайн раскрывать, а тихий голос Костика насмешливо замечал, что отсюда это никуда не разнесется.

Да и правда. Кто тут подслушает? А мне тем более это все не надо.

Утром стоит быстро собрать их в дорогу и отправить обратно. Надо только придумать носилки для капканного бедолаги и показать направление, чтобы они без навигатора не заблудились.

Ночь прошла издевательски быстро. Да и организм решил, что достаточно отдохнул задолго до рассвета.

Я высунула нос из-под одеял, проводя привычную разведку. Убедилась, что пора растапливать печь и, только раскрывшись, почти подпрыгнув с кровати, вспомнила, что вчерашний вечер – не сон.

Главным доказательством, разрушающим надежду, что все произошедшее – игра заскучавшего по общению разума – стала лавка и третье одеяло на ней. Луншин мирно спал. Его дыхание выровнялось, по комнате незаметно витал тонкий аромат перегара – последствия импровизированной анестезии.

Тихо подойдя к бедолаге, я приложила руку ко лбу и удовлетворенно кивнула – температура не поднялась и холодный пот не проступил. Жить будет. Значит, никто не попытается давить на вину за жизнь главного в отряде.

За окном стояла привычная тишина, которой хотелось радоваться. Но понимание, что на дворе, прямо перед домом расположились незваные гости, которым никто тут и не рад, сразу портила настроение.

Проснутся голодными, начнут ныть, что не местные, последнюю корку хлеба еще перед заходом в лес съели. Лишь бы не решили самообеспечением заняться за мой счет – выкопать урожай и сожрать его.

Я ловко накинула на плечи старенький кардиган, натянула шерстяные носки и отправилась к печке, чтобы разжечь огонь. Нашему бедолаге лучше не переохлаждаться.

С горечью и раздражением вспомнила, что чайник остался во дворе, и заполнила водой старый ковшик, в котором когда-то очень давно варила себе кофе. Такой роскоши в доме не водилось уже лет пять, а посуду ни под что другое приспособить не удалось – маленький он, ничего путевого в нем не приготовить. А тут и пригодился.

Треск сухих дров в печи настраивал на привычный ритм. Я потянулась, поглядывая на все еще холодную воду, вышла в сени, в потемках умылась, снимая остатки сна и бодрясь, как истинный морж, а вернулась ровно к тому моменту, как начали подниматься первые пузыри.

На деревянный придаток к печке, именуемый мной столом, встали две кружки – моя красивая и армейская Луншина. В одну посыпался кофе, в другую – содержимое двух пакетиков с жирной надписью «Сливки». Не думаю, что он сможет что-то съесть, но вот выпить, точно согласится. После травмы надо как-то восстанавливаться, чтобы держаться на носилках уверенно, а не как мешок с тряпьем. Так что пусть радуется тому, что его вообще собираются тут кормить. Ну, или поить.

Немного подумав, я все же поддалась собственному голоду и замесила тесто на пресные лепешки – единственный вид хлеба, который можно приготовить в диких условиях в отсутствии яиц, молочной продукции и дрожжей. Мука, соль, вода, немного сахара и капля растительного масла – вот и готово нехитрое тесто. Хочешь запекай на сухой сковороде, хочешь жарь, хочешь – отмывай печь и ставь в нее, как предки ставили.

Выбор пал на первое – разводить щедрый жирный стол для тех, кому не рада, мне не хотелось. А все равно же придется делиться – испечь одну не получится. Никогда не получается. Да и масло в дефиците – самой отжимать я не научилась, запасы подходили к концу. Раньше времени на вылазку идти не хотелось – никто меня там не ждал ни с заказом, ни даже с деньгами.

Потому будут есть, что дают. И я буду. Без вариантов.

Дом постепенно заполнился приятным ароматом запекающегося теста. Кофе и сливки ждали кипятка. На тарелку легли первые лепешки. Начало дня казалось обычным, если забыть про мир за стенами, передвинутый стол во дворе и лавку за печью, с которой раздался первый осознанный стон.

Сняв сковороду, я выглянула и ухмыльнулась. Луншин пытался разобраться, куда попал и как. Но тело его не слушалось, напоминая, что вчера ему перепало много увлекательных приключений с участием древнего, ржавого капкана.

Потому сил у командира детского отряда хватило только на то, чтобы приподнять голову, оглядеться по сторонам и снова простонать от тяжести – спирт давал о себе знать. А вот то, что в него вливали эту живительную влагу, он точно не помнил.

Решив, что дальше главному стратегу предпринимать попытки встать или хотя бы пошевелиться, не стоит, я залила кружки кипятком, тщательно перемешала, добавив все-таки в сливки немного сахара, и вышла:

– Рановато ты.