Проект «Феникс»

Они миновали барьер и оказались в центральном зале, прошли между представленными в натуральную величину обитателями океанских глубин: акулами, морскими слонами, гигантскими скатами. Самым впечатляющим экспонатом здесь был подвешенный к потолку огромный скелет кита — при взгляде на него становилось ясно, что природа еще хранит великое множество тайн. С помощью какого колдовства были созданы невероятные, размером почти со взрослого человека и весящие не меньше взрослого человека позвонки? Была ли какая-то конечная цель у этой идеально выполненной работы?

Комиссар вслед за Жаспар поднялся по лестнице на второй этаж, целиком отданный обитателям суши. В центре размещались сотни животных, обитающих в джунглях, и казалось, что все они устремились в разные стороны от воображаемого огня — застывшие на бегу буйволы, львы, гиены, антилопы. Пройдя мимо нескольких длинных витрин, Клементина остановилась у стенда с чешуекрылыми бабочками, и Шарко увидел сотни насекомых вроде бы в полете, а на самом деле приколотых к пробковой доске, пронумерованных и предельно точно описанных в этикетке: тип, класс, отряд, подотряд, семейство, вид, род. Рядом с этим стендом стояла банкетка, на которую Жаспар села сама и пригласила сесть спутника, после чего открыла наконец-то свою большую зеленую папку.

— Я хочу отдать вам копию диссертации Евы. Там, на полях, вы найдете мои комментарии.

Каждое слово приматолога казалось взвешенным, речь ее звучала очень серьезно, а лицо было усталым, осунувшимся. Шарко голову бы дал на отсечение, что Клементина ночь напролет читала диссертацию и не спала ни минуты. Рядом с ними стали устраиваться студенты с альбомами в руках, расселись по-турецки и затихли, шурша фломастерами по бумаге. Художники… Наверное, у них сейчас курс рисования с натуры…

Шарко отвернулся от студентов и сосредоточился на разговоре с Жаспар.

— Расскажете, что за открытие сделала Ева Лутц?

Клементина задумалась. Казалось, она ищет слова, наиболее подходящие для такой сложной темы.

— Лутц обнаружила связь между леворукостью и склонностью к насилию.

Насилие.

Слово взорвалось в мозгу комиссара как петарда. Потому что именно это слово было ключевым в его прошлогоднем расследовании, и вот теперь вернулось — как гром среди ясного неба. Потому что он, едва услышав это слово, вспомнил Грегори Царно. Потому что он сразу же подумал и о Сьюдад-Хуаресе, городе крови и огня, городе, где насилие принимало самые ужасные, самые грубые формы. Существует ли связь между этим мексиканским городом и Царно? Что их связывает? Насилие?

Насилие, насилие везде, насилие в любой форме, как странно оно преследует комиссара, приклеилось к нему, будто заразная болезнь.

Клементина вернула его к реальности:

— Для того чтобы вам стала понятна суть ее работы, мне надо сначала познакомить вас с несколькими главными — и необыкновенно интересными — принципами Эволюции. Только постарайтесь слушать меня внимательно.

— Изо всех сил постараюсь, — пообещал Шарко.

Жаспар обвела рукой окружавшее их пространство фантастического музея, кем только не населенное: рыбы, жесткокрылые насекомые, ракообразные, млекопитающие…

— Если все эти виды животных встречаются сейчас на нашей планете, если вот такая маленькая хрупкая стрекозка существует, то существует она только потому, что оказалась лучше приспособлена к жизни на Земле, чем огромный динозавр. Посмотрите на экспонаты галереи, всмотритесь в наросты на коже животных, на форму раковин, на хвосты, на окраску. Все, что вы видите, буквально кричит об одном: это средства адаптации, которые нужны либо для нападения, либо для защиты, либо для маскировки.

Она указала на отдельно стоящую витрину:

— Видите вон там, напротив, двух бабочек? На самом деле это два вида одной и той же бабочки, которая называется березовой пяденицей. Вглядитесь в них как следует. Что-нибудь заметили?

Шарко заинтересовался. Он встал, заложив руки за спину, и подошел к витрине поближе.

— Мне кажется, они совершенно одинаковые, вот только крылья у одной скорее белые с черным узором, а у другой — черные с белым.

— Точно. Так вот, комиссар, в девятнадцатом веке в Англии преобладали светлые пяденицы. Днем эти бабочки были незаметны на стволах берез, и это сохраняло им жизнь. Именно потому, что птицы не видели их, а стало быть, и не ели, бабочек с серо-белой окраской крыльев с темными пятнышками стало большинство. Скажете, черные пяденицы незаметны ночью? Да, так, только ведь ночью и светлые особи не очень заметны — в темноте!

— А что? Логично. То есть лучше было родиться на свет белой пяденицей, чем темной…

— Да. И если бы ничего не произошло, черные пяденицы так бы все и вымерли. Поскольку они оказались хуже приспособлены к окружающей среде, более уязвимы и генетически менее конкурентоспособны, естественный отбор по идее неизбежно отбраковал бы их, исключив из живущих на нашей планете видов.

— Ага, как тех самых хромых уток…