Проект «Юпитер»

— Если бы мы знали это раньше, до того, как начать, сроки операции значительно сократились бы. И, конечно, по большому счету все теперь пройдет гораздо быстрее — когда мы начнем изменять мир. Но прямо сейчас у нас есть ограничивающий фактор — расписание хирургических операций. Мы планируем провести последнюю имплантацию где-то тридцать первого июля. Значит, к третьему августа у нас здесь все будут гуманизированы — от солдата до генерала.

— А что с военнопленными? — спросил я. — Сможет ли Мак-Лохлин гуманизировать их всех за два дня?

— Опять же, если б мы только знали… Он не подключается с ними больше чем по два часа подряд. Хорошо бы еще знать, сработает ли это сразу со многими тысячами людей?

— Откуда вам знать, так оно сработает или иначе? — спросила Амелия. — Две недели — если все они изначально обычные, нормальные люди, и два дня — если с ними постоянно подключен уже гуманизированный человек. Обо всех промежуточных вариантах вам ничего пока не известно.

— Да, верно, — Марти потер глаза и скривился. — А на эксперименты у нас нет времени. Какая же это замечательная наука — та, которой мы занимаемся… Однако, как уже было сказано в Доме Бартоломью, мы занимаемся не совсем наукой, — тут запищал его наручный комм. — Минуточку…

Марти включил наушник, выслушал, что ему сказали, и нахмурился.

— Да, хорошо… Сейчас иду к вам. Да, — он покачал головой.

— Неприятности? — спросил я.

— Может быть — так, ерунда. А может — настоящая катастрофа. Наш повар пропал.

Я не сразу сообразил, в чем дело.

— Трумэн ушел в самоволку?

— Ну да. Вчера ночью он вышел мимо охранника, сразу после того, как ты… После того, как погибла Гаврила.

— Куда бы он мог отправиться?

— Да куда угодно! В любую точку земного шара. А может, просто сидит где-нибудь в нижнем городе. Ты подключался с ним, Бенио?

— Не-а. Зато Монес подключался, а я все время вместе с Монесом. Так что я немножко про него знаю. Но точно не так уж много, все из-за этих его головных болей.

— И что ты о нем думаешь, об этом Трумэне?

— Да обычный парень, — Бенио потер подбородок. — По-моему, он немного помешан на армии, по сравнению с другими. То есть ему вроде как нравится сама идея армии.

— Значит, наша идея ему вряд ли понравилась.

— Кто его знает? Наверное, не понравилась. Марти посмотрел на часы.

— Через двадцать минут я должен быть в операционной. Буду вставлять имплантаты до часу. Джулиан, ты не хочешь выследить Трумэна?

— Сделаю все, что смогу.

— Бенио, а ты подключись с Монесом и с другими, которые подключались с Трумэном. Мы должны выяснить, насколько много он знает.

— Да, конечно, — Бенио встал. — По-моему, он сейчас торчит где-нибудь в игорном доме.

Бенио вышел, мы посмотрели ему вслед.

— По крайней мере, он не знает, кто наш генерал.

— Только не Роузер, — сказал Марти. — Однако Трумэн мог узнать имя Гаврилиного шефа, Блайсделла, от кого-нибудь из Гвадалахары. Вот это я хотел бы выяснить, — он снова посмотрел на часы. — Примерно через часик позвоните Бенио, расспросите его. И проверьте все авиарейсы до Вашингтона.

— Сделаю, что смогу, Марти. Но если он выбрался из Портобелло… Черт, есть тысячи способов попасть в Вашингтон.

— Да, ты прав. Возможно, нам следует просто подождать новостей от Блайсделла.

Примерно так и получилось.

Блайсделл несколько минут разговаривал с Каревым. Вообще-то на полное изложение всех сведений, полученных от Трумэна при подключении, потребовалось бы несколько часов напряженной работы под гипнозом с записывающим устройством. Но Блайсделл уже знал, что несколько дней остались неучтенными — между тем днем, когда Гаврила подключалась в Гвадалахаре, и ее смертью — более чем в тысяче миль от Мексики. Что она такого узнала, что заставило ее отправиться в Портобелло?

Генерал Блайсделл оставался в своем кабинете до тех пор, пока не получил кодированное сообщение от сержанта-водителя о том, что задание выполнено. А потом сам поехал домой — эксцентричная привычка, которая иногда может оказаться полезной.

Он жил один в большом особняке на реке Потомак, меньше чем в получасе езды от Пентагона. В доме были только слуги-роботы, а охранялся он группой солдатиков. Старинный особняк восемнадцатого века, обшитый настоящим деревом, с потемневшими от времени деревянными полами, — этот дом соответствовал представлению генерала о самом себе как о человеке, судьба которого была предначертана с самого рождения, необычайного рождения. Именно такой человек должен был изменить ход мировой истории.

И сейчас его предназначение было в том, чтобы эту историю завершить.

Блайсделл налил в хрустальный бокал ежедневную порцию виски и сел разбирать почту. Как только он включил комм, вместо обычного меню сразу появилось сообщение о том, что его ждет письмо в конверте, пришедшее по почте.

Странно. Блайсделл велел слуге-роботу принести письмо. Письмо было одно, без обратного адреса, отправленное сегодня утром из Канзас-Сити. Любопытно, что, невзирая на некоторые особенные стороны их отношений, Блайсделл не узнал почерка Гаврилы на конверте.