Я тяжело вздохнул. Подумать только. Мне всего лишь тридцать с небольшим лет - а уже совершенно не могу вспомнить своего детства. Неужели так быстро проходит моя жизнь? Отчего-то стало пронзительно грустно и навалилось чувство полной неправильности происходящего. Чем я вообще занимаюсь? Просиживаю место в заштатном учебном заведении, терплю ежедневные нападки начальства. Я что, именно об это мечтал в детстве?
Я изо всех сил напряг память, пытаясь понять, кем я вообще хотел стать, когда был маленьким. Не вспомнилось ничего конкретного, кроме каких-то бессвязных деталей: шлемы, комбинезоны, раскалённый асфальт под палящим солнцем. Во все стороны степь, насколько хватает взгляда, а в центре всего этого - хищный контур огромной белой стеллы... Наверное, я мечтал стать космонавтом. Мог ли я в детстве видеть по телевизору запуск какой-нибудь ракеты? Мог, конечно. Выходит, запали образы в душу. А в какой момент всё пошло наперекосяк?
Я наклонился вперёд, уперев локти в колени. У меня возникло чувство того, что я вот-вот вспомню что-то очень важное, что объяснит мне все неудачи моей жизни. Что-то такое, что придаст всему миру вокруг меня некую упорядоченность, разложит всё по полочкам и поможет осознать, наконец, по какой причине я...
Внезапный детский крик прервал мои размышления. Чувство того, что я стою на пороге какого-то важного открытия, улетучилось. Я снова стал жалким бесперспективным клерком, работающим на дурацкой работе и неспособным поставить на место зарвавшегося сатрапа-начальника. Словом, я вновь стал самим собой. Горизонты, которые начали было открываться передо мной, снова схлопнулись.
Я инстинктивно повернулся в сторону источника шума. Так и есть: малыш лет пяти споткнулся посреди грязных прошлогодних листьев, валяющихся на краю тротуара чёрной кучей, и теперь сидит, с воем держась за коленку. Оглядевшись, я с удивлением понял, что никто из взрослых не спешит ему на помощь, на ходу извлекая из карманов и сумок пластырь и зелёнку. Его вообще словно никто не видел, кроме меня. Первым моим порывом было встать и быстро уйти, оставив малыша самостоятельно разбираться со своими проблемами. В конце концов, какое мне дело до чужих детей? Я даже привстал и начал поворачиваться к выходу из парка, когда меня настигло чувство вины и сострадания.
Ну в самом деле, что я за человек такой? Насколько же надо быть жалким и запуганным, чтобы убегать от детского плача?
Вздохнув, я резко сменил направление движения и, стараясь придать походке взрослой уверенности, которую так и не приобрёл с годами, подошёл к мальчику.
- Что случилось, малыш? - задал я вопрос, изо всех сил стараясь искренне улыбнуться.
Мальчик поднял на меня заплаканное лицо. Самый обычный маленький озорник, так мне, по крайней мере, тогда показалось. Ребёнок смотрел прямо на меня, и мне на мгновение сделалось жутко: слёзы градом катились по абсолютно спокойному лицу. Не было ни искривившихся в гримасе обиды губ, ни наморщенного лба, ни бровей домиком. Я замедлил шаги, настороженно глядя мальчику в глаза.
- Малыш? - спросил я неуверенно, почти останавливаясь.
Ребёнок прекратил плакать. Не так, как обычно это делают дети: рыдания переходят во всхлипывания, всхлипывания - в тоненькое пищание, которое вскоре затихает. Он престал рыдать резко, словно кто-то переключил тумблер. Затем отнял ладошки от коленки, и я увидел, что ткань его штанов абсолютно цела, и на ней нет ни следа падения. Даже грязь и перегнившая листва, размытая дождём, не пристали к ярко-зелёному материалу его брючек. Поднявшись, как ни в чём ни бывало, мальчик развернулся и пошёл в сторону стайки детей, болтающих о чём-то неподалёку. Словно это не он только что заходился безумным плачем, скорчившись на тротуаре.
Я ещё раз огляделся по сторонам. Никто по-прежнему не смотрел в мою сторону, кроме какого-то мужика в отдалении. Он даже замедлил шаги, чтобы получше разглядеть разворачивающуюся у пруда сцену. Я натянуто улыбнулся, разведя руки в стороны. Мужик нахмурился. Наверное, принял меня за педофила или что-то вроде того.
Торопливо повернувшись, я на негнущихся ногах направился к выходу, со страхом ожидая окрика в спину. Не стоило мне заходить в этот парк. Давно пора уяснить, что моя судьба - это утренняя и вечерняя толчея в метро и прозябание перед монитором с бесчисленными графиками занятий. Не для меня все эти прогулки по парку и воспоминания о детстве. Не для меня.
Заснуть у меня не получалось очень долго. Я ворочался в кровати, несколько раз даже хватался за мобильный телефон - позвонить хоть кому-нибудь, поделиться переживаниями, но всякий раз вспоминал, что звонить некому. Нет у меня таких знакомых, которые могли бы выслушать подобный бред. Родители погибли много лет назад, других родственников не осталось. Одиночество душило меня, как никогда раньше.