Проект «Ковчег»

Волков смотрел на Сашку и думал о том, что пришлось и еще придется пережить этому мальчишке. Потеряв сначала всех родных, он остался совершенно один среди незнакомых ему взрослых и сумел стать одним из них, работал наравне со всеми, учился, осваивал профессию летчика. А потом, когда потерял и этих людей, заменивших ему семью, не сдался, а сделал все возможное, чтобы запустить эту их установку. Практически без шансов выжить, смертельно больной, сделал то, о чем они все, обреченные, оказавшиеся в этом бункере, мечтали. Сделал это просто потому, что считал это своим долгом перед погибшими. И уже здесь, только-только отойдя от переноса, еще не уверенный, что выздоровел, спас раненого советского летчика. Вытащил его не для того, чтобы заработать очки в переговорах с товарищем Сталиным, а потому что летчик был свой. И к Сталину прилететь не побоялся, не смотря на то, каким кровавым злодеем рисовали его в том времени. Да, прав товарищ Сталин, парень стоящий, настоящий советский человек, что бы сам о себе Сашка не думал. Надо поговорить с Харуевым, комсоргом их группы, чтобы занялся пацаном, надо готовить его для вступления в комсомол.

Туман, туман, окутал землю вновь.

Далеко, далеко, за туманами любовь.

Долго нас невестам ждать с чужедальней стороны.

Мы не все вернемся из полета,

Воздушные рабочие войны[iii].

А Михаил Леонтьевич думал о жене, оставленной в далеком Билимбае под Свердловском. Как она там? Как сынок, дочери? У него было желание посмотреть свою биографию в архивах базы, но он боялся, боялся узнать что-то страшное, непоправимое о близких, предчувствуя, что ничего хорошего эти знания не принесут[iv].

Сашка допел и огляделся. Рядом с ним с повлажневшими глазами сидел Никифоров, для которого эта песня была больше, чем песня, там каждое слово было про него и про тех парней из их полка, что не вернулись из боевых вылетов. Ну и конечно про Лидочку, ждущую его в Тамбове. Он написал ей письмо из Москвы, указав обратным адресом номерной ящик, данный ему Волковым, сообщил, что жив, здоров, воюет и любит ее. Но ответ получить не успел и очень переживал по этому поводу. О чем-то глубоко задумался Волков. Молча сидели остальные. Никому не хотелось говорить, у каждого было, что вспомнить и о чем подумать. Тишину нарушил Миль:

- Да, проклятая война! Сколько горя принесла и принесет. А ведь только жить начали, строить, создавать. Эх! - и Михаил Леонтьевич в сердцах махнул рукой. А Сашке подумалось, что зря он пел, не надо было нагонять тоску на людей. Он уже было хотел убрать гитару, как Миль попросил: - Александр, а спойте еще, про вертолеты есть песни?

Сашка задумался, а потом хитро улыбнулся. Как ему раньше не пришла в голову эта песня, которую любил петь подполковник Пьяных.

- Есть, конечно, Михаил Леонтьевич:

Годы птицей улетают,

По земле меня болтает,

А точнее выше - над землёй.

Не до жиру быть бы живу,

Столько лет на всех режимах,

В небе мы живём одной семьёй.

По ущельям и вершинам

С винтокрылою машиной,

Пишем то ли сказку, то ли быль.

Вместе с ней по небу ходим,

Мы друг друга не подводим

И спасибо вам товарищ Миль.

Услышав фамилию конструктора все заулыбались, а сам Михаил Леонтьевич густо покраснел, хотел было что-то сказать, но передумал и укоризненно помахал Сашке пальцем.

Выручала где, казалось,

Шансов нам не оставалось

И не превратила нас в утиль.

Та, что в небе, аты-баты,

Та, которую когда то,

Создал Михаил Леонтьич Миль

Теперь фамилию имя отчество конструктора хором подпевали все, а сам Михаил Леонтьевич застенчиво улыбался.

Мы нередко с ней прощались,

Честным словом возвращались,

А потом на матушке земле

Экипажем водку пили,

За машину и за Миля,

Мы на ней как бабка на метле.

Мы на ней как змей горыныч:

Тоже можем землю выжечь,

Или как ковер, но вертолёт.

Только чаще в этой сказке,

Как усталая савраска,

Из последних сил, но всех спасёт

Терпеливо лямку тянет

И молотит лопастями

Днём и ночью в бурю или штиль!

Та, что в небе, аты-баты,

Та, которую когда то,

Создал Михаил Леонтьич Миль…[v]