Проект «Миссури»

Аля была права. Аля… Тоже давно нелюбимая, но и не чужая. У них есть общее дело и общая тайна того зимнего вечера. Тайна из разряда не скелета, а разлагающейся падали в шкафу. До которой, слава богу, не добраться ищейкам Владимира Николаенко. Которой не имеет права коснуться никто.

А ОНА — догадалась.

Разойтись. Не видеть. Никогда…

Впрочем, элементарнейшие правила приличия требовали отвезти женщину обратно домой, в данном случае в одну из ее бесчисленных региональных квартир. Вернуть, откуда взял, усмехнулся Андрей. Вероятно, не будет преступлением против этикета просто распахнуть дверцу автомобиля перед входом; подниматься наверх, навстречу звездной свите и — он передернул плечами — несостоявшейся теще было бы как-то чересчур.

Звенислава остановилась перед длинным зеркалом в холле, несколько раз обернула вокруг шеи шелковый шарф. Конечно, ей надо беречь горло. Мелочи жизни большой певицы… звезды. Интересно, как бы ей удалось стать этой самой звездой, символом нации, взирающим свысока на все в нашем несовершенном мире, если бы не «Миссури»? Не комбинаторика нервной системы в секретной лаборатории?!.

А она еще позволяет себе в чем-то его обвинять. И говорить о проценте погрешности.

А вдруг?..

Нелепое сомнение, вот уже пятнадцать лет подряд отравлявшее его жизнь.

Швейцар заученно попросил их заходить еще. Андрей кивнул, не забыв улыбнуться, а Звенислава прошла мимо молча, с каменным лицом. Она никогда не обращала внимания на людей вокруг себя. Вполне естественно, что в институте никто ее не любил. Нынешняя всеобщая к ней любовь — противоестественна.

…Водитель встречал их у машины. Андрей еще издали заметил: что-то не так с его лицом. Обалделое выражение глаз, как у человека, только что Получившего одновременно удар по голове и наследство от троюродной тетушки. Небрежно свернутую газету на капоте увидел позже, подойдя к машине почти вплотную.

Всю первую полосу провластного «Вестника» занимала фотография Владимира Николаенко. В жирной черной рамке.

Андрей читал, и параллельно в голове проносились отрывочные, неотлаженные мысли. «Безвременно»… а ведь по виду никто не сказал бы, здоровый мужик… «инсульт»… странно, что не сумели откачать… «не приходя в сознание»… всем покажется странным… «глубоко скорбим»… в прессе развернут кампанию, обсуждая, кому выгодно… «соболезнования семье»… но это уже не сыграет никакой роли… «заслуги покойного»… опереточный второй тур с каким-нибудь Виерским… «вечная память»…

Звенислава молчала. Наверное, читала через плечо.

— Садитесь, госпожа, — подал голос водитель. — И вы… господин Президент.

Часть вторая

Пролог

— Никита Солнцев.

Большинство членов комиссии он уже знал в лицо, но тетеньку в узких очках с краю видел впервые. Именно она, сверившись с электронными ведомостями, и бросила ему серьезный упрек:

— Вам еще нет полных двадцати.

— Будет, — очень уверенно сказал он.

Некоторые члены заулыбались. Дядя, который сидел почти на всех экзаменах, листал толстую папку; если его, Никиты, личное дело, то уму непостижимо, как там могло накопиться столько бумаг. Не поднимая глаз, дядя скомандовал:

— Сцепите пальцы замком. Так. Теперь руки в позу Наполеона. Хорошо.

Какие-то психологические тесты, сообразил Никита. Ну, это как раз не страшно.

— Вам часто снятся сны?

— Да.

— Какую музыку вы слушаете?

— Плазмо и трэгг.

Тетенька в очках поморщилась, и он срочно сознался:

— Еще люблю классику. Ну, металл там, хард-рок конца прошлого века… баллады…

— Кто из близких был для вас в детстве главным авторитетом?

— Отец.

На какое-то время члены комиссии замолчали; создавалось впечатление, что они телепатически советуются между собой. Никита начал было переминаться с ноги на ногу, но тут же одернул себя и вытянулся по стойке «смирно» — еще подумают, будто ему не терпится в туалет. Дядя очень внимательно изучал папку: судя по тому, что между страницами мелькнуло стереофото Никитиной физиономии, это таки было личное дело. Причем секретное — иначе не стали бы переводить дорогущую бумагу, держали бы, как нормальные люди, на электронных носителях.

— Скажите, Никита Солнцев, — внезапно подала голос тетенька, — что, по-вашему, может дать вам космос?

К этому вопросу он был готов. Ответ, продуманный и отшлифованный до мелочей, висел на кончике языка.

И вдруг отчетливо, как мгновенное люкс-визио, представилось: вот он бодро начинает произносить заготовленный текст— и посреди первой же фразы тетенька с краю устало отмахивается: «Достаточно. Следующий!» Осознание этого было настолько реальным, как если бы такая сценка действительно разыгралась полминуты тому назад.

Придумать что-то другое было некогда. Сказал первое попавшееся, глупое до вспышки у корней волос:

— Ну, там звезды. И… музыка.

— Баллады?

Тетенька глядела на него насмешливо, но не без интереса. Спросила:

— А что вы можете дать космосу?

Теперь думать, равно как и вспоминать домашние заготовки, уже не имело смысла. Только покороче:

— Всё.