Проект «Новый Эдем» [СИ]

Обхватил её покрепче за талию, ни капли не стесняясь присутствующих. Он же чисто из желания помочь, облегчить чужое страдание. Он привык, постоянно мотаясь по больницам: нет ничего особенного, это в порядке вещей ‒ поддержать морально или физически. И Дарина положила руку на его плечо.

‒ Пошли потихоньку. Сможешь?

‒ Смогу, ‒ заверила она.

Они поковыляли к воротам. Дарина осторожно приступала на носок, хмурилась, но не ойкала на каждом шаге, не ныла, не жаловалась. А когда поравнялись с трибуна, бросила на них короткий взгляд и поинтересовалась:

‒ А ты почему никогда не занимаешься? Только присутствуешь?

Потому что он ущербный. Но ведь не скажешь такое.

‒ А я специально здесь, ‒ многозначительно заявил Марк. ‒ Ради таких случаев. У меня особое высокое предназначение ‒ помогать попавшим в беду людям.

‒ Высокое? ‒ повторила Дарина и улыбнулась. ‒ Потому ты и сидишь на самом верхнем ряду?

‒ Ну да! Так и есть. Чтобы всё и всех видеть.

«Всё и всех». Слепой дурак. Раньше её даже не замечал, а она его, оказывается, замечала.

Дарина шагнула, похоже, не совсем удачно, вздрогнула, поморщилась от боли.

‒ Ты как?

‒ Терпимо.

Очень, очень захотелось подхватить её на руки, чтобы она больше не напрягалась и не страдала, дотащить до врача, с комфортом, но… Не получится. Доходяга Марк поляжет на полпути. Может, ещё и раньше.

В медпункте царил хорошо знакомый, вызывающий отвращение запах. Стерильности и лекарств. И много белого цвета, мерзкого больничного белого цвета. Но Марк не уходил.

Врачиха осмотрела Дашкину («Дарина» звучало слишком отстранённо и официально) ногу, ощупала, осторожно покрутила ступню.

‒ Ничего ужасного. Растяжение, отёк небольшой. Быстро пройдёт. ‒ Попшикала спреем из баллончика, замотала эластичным бинтом. ‒ Три дня в школу можешь не ходить. Про освобождение от физкультуры я учителю сама скажу.

Марк едва сдержал довольную улыбку. Теперь будет сидеть на трибуне не один, хотя бы короткое время. И ни с кем попало. Лучшей компании не придумаешь, и лучшей возможности, чтобы наладить отношения.

Размечтался и едва не пропустил обращённые к нему слова:

‒ Проводишь Дашу до дома.

‒ Конечно. Как же иначе?

Не надо иначе. И Дашка так считала. Не стала возражать: «Ну что вы! Я сама дойду. Тут недалеко». Хотя забавно звучало ‒ проводить до дома. Если они и сейчас внутри здания, в котором, скорее всего, Дашка и жила.

Снаружи у дверей медкабинета ждал парень. Увидел, что они выходят вдвоём, что Марк опять поддерживает Дашку, скривился, стараясь не замечать присутствия ещё одного человека, спросил:

‒ Ну что там?

‒ Не волнуйся, Эм. Жить буду, ‒ отшутилась Дашка.

‒ Тогда я тебя домой отведу.

Марк замер. Хотел возразить, что это уже ему поручили, и он пообещал, но испугался. Вдруг в ответ на свои самоуверенные слова услышит: «Нет, спасибо. Пусть лучше он». В смысле ‒ Эм. Полностью, кажется, Эмиль. Они с Дашкой учатся в одном классе, они…

‒ Да нет, не надо. Я уже… с Марком.

Дашка запомнила его имя, Дашка сказала, что она с ним. И не только про данный момент. Потом тоже ‒ с ним.

Эмиль злился, но сделать ничего не мог. А Марк почти забыл про свою болезнь, про отмеренный ему слишком короткий срок. Забыл бы совсем, если бы ни таблетки, если бы ни визиты к врачу. Если бы не раздражающая упрямая мысль: он должен рассказать Дашке всю правду про себя. Иначе не честно. Скрывает ‒ почти что обманывает. Но…

А если она не сможет любить смертельно больного? Бросит? Или только захочет бросить, но не решится обидеть убогого? Если жалости станет больше, чем любви?

После поцелуя кружится голова. Мысли… Мыслей совсем нет. Сладкая истома туманит сознание. Дашка прижимается доверчиво, держится за Марка, чтобы устоять на ногах, шепчет:

‒ Даже не верится, что мы познакомились совсем недавно. Не представляю, как я раньше жила без тебя.

Холод. Пронизывающий. Мгновенно выстудивший все ощущения.

«Раньше… без тебя». Скоро опять будет ‒ без него.

Очередной визит к врачу, очередное заключение: «положительной динамики не наблюдается». Облегчённая интерпретация фраз: «Чем дальше, тем хреновее. Как и обещали. Ждите, недолго осталось». А на обратном пути, как нарочно ‒ точнее, в назидание ‒ суета, каталка, высоко поднятая рука с пакетом капельницы, взволнованные голоса. И слухи, мгновенно заполнившие больницу.

«Девушка. Молодая. У неё муж умер. Порок сердца. Не дождался операции. Только год назад поженились. Все её отговаривали. Он тоже. Не надо с ним связываться. А она упёрлась: „Люблю. Мне не важно“. И вот, вены вскрыла. Сказала: „Не хочу жить без него“ Может, спасут, а, может, и нет. Слишком много крови потеряла. Жалко. Её».

На следующий день Марк вызвал Эмиля на разговор. Куда-нибудь в укромной закуток, где нет посторонних глаз и ушей. Специально старался сделать незаметно, чтобы ни у кого даже мыслей не возникло, будто всё нарочно подстроено. Сам заранее пришёл в условленное место.

Сомнений в правильности выбранного решения больше не было. На них вся ночь ушла и уроки. И тоже специально старался, чтобы за весь учебный день ни разу не встретиться с Дашкой в школе.