4. Всегдашнее: пропитание, кров, ожидаемая продолжительность жизни и т. д.
5. Спасение мира.
Со всем этим и по отдельности-то язву желудка наживешь. Так что поди теперь, расставь в приоритетном порядке, о чем беспокоиться в первую очередь.
— Ты что притихла? — вклинивается Клык в мои мысли.
Мы летим высоко над землей. Под нами нескончаемые мили голых скалистых гор, бесплодных равнин, индейских резерваций, пустыни, похожей на неглаженую грязную скатерть.
Я посмотрела на него.
— Пользуйся моментом. Радуйся, пока есть возможность.
— Макс… — он ждет, когда я снова на него посмотрю. — Кроме друг друга у нас никого нет. Только друг на друга мы можем положиться, что бы ни случилось. Нам необходимо… поговорить.
Чем с Клыком отношения выяснять, лучше бросьте меня на растерзание в клетку к тиграм!
— Мне больше нравилось твое загадочное молчание. Нечего попусту подробности обмусоливать.
— Что ты имеешь в виду? — он, очевидно, постепенно заводится. — Предлагаешь сделать вид, что ничего не происходит? Это идиотизм! Надо обсудить все в открытую — и дело с концом.
— Ток-шоу для домохозяек насмотрелся, что ли?
Я его в конце концов разозлила, и он заткнулся. У меня отлегло, но я не дура, чтобы не понять: это только временная отсрочка. Вдруг мне в глаза бросилось некое место, над которым мы в тот момент пролетали. Трудно сказать, в Аризоне мы еще или уже в Калифорнии. Нет, чтобы на земле рисовать те же разделительные линии между штатами, что и на карте. Тогда бы можно было сразу сказать, где мы. Но, так ли, иначе, я то место узнала.
— Снижаемся, — коротко, без объяснений бросаю Клыку через плечо, меняю градус наклона тела и уменьшаю угол раскрытия крыльев.
Не задавая лишних вопросов, Клык следует за мной. И, по всему видно, только и мечтает, что свернуть мне шею. Можно подумать, я испугаюсь: он злится на меня не в первый раз. И уж, конечно, не в последний.
Приземляюсь на краю леса около крошечного городка в Аризоне, уверенно направляюсь на запад и две минуты спустя останавливаюсь перед маленьким аккуратным домом, окруженным разросшимся неухоженным садом.
Я не обращаю на него ни малейшего внимания. Меня захлестывают воспоминания.
— Где мы? — шепчет Клык.
— У дома Эллы и доктора Мартинез.
Я и сама с трудом в это верю.
23
— Что же это вы нашими летательными способностями пренебрегаете? Что мы тут в кузове грузовика делаем? — шепчет Игги.
В ответ один из флайбоев крепко вмазывает ему под ребро — у-ух!
Надж сморщилась, точно это ее саму ударили. Ей изо всех сил хочется сделать что-нибудь, чтобы Игги поддержать, дать ему понять, что он не один, что они все заодно. Но он слеп и даже не может прочитать написанное на ее лице сострадание.
Все болит. Связанные руки и ноги затекли, и она их больше не чувствует. Надж не знает, как долго они лежат на грязном полу огромного грузовика, всем телом содрогаясь от каждой колдобины на дороге. Всякий раз, как грузовик подскакивает на ухабе, их тела подбрасывает вверх, как колоды. Надж уверена, на ней уже живого места не осталось. Все тело — один сплошной синяк.
Когда флайбои изловили стаю, им всем на головы натянули мешки. Надж какое-то время чувствовала тошнотворный приторно-сладкий запах. Потом голова стала кружиться, и она потеряла сознание. Теперь вот опять очнулась. Куда их везут? Скорее всего, в Школу или в Институт.
В любом случае путь не близкий. А значит, лежать ей теперь здесь и много-много долгих часов размышлять об ожидающем их всех кошмаре.
Что у них впереди? Клетка? Страшные, ужасно болезненные эксперименты? Иглы, скальпели? Надж из последних сил старается не завыть в голос. Запах химикатов, белохалатники, день и ночь мигающие лампочки и попискивание подключенных к ним приборов. Сознание, что страдает вся стая. И Макс, и Клык.
И все это еще не самое страшное. Быть связанной, видеть всю стаю побитой и бессильной, скрученной по рукам и ногам, отсутствие Макс и Клыка — все это ни в какое сравнение не идет с тем, что она обнаружила, когда очнулась.
Самое страшное — это то, что, очнувшись и пересчитав головы на полу грузовика, она увидела только троих.
Ангел исчезла.
24
Когда-то давно доктор Мартинез и Элла, скорее всего, спасли мне жизнь. Может быть, я бы и без них выжила — теперь сказать трудно. Но все равно это не главное. Самое главное — они показали мне, какой может быть Нормальная Жизнь с большой буквы. И с тех самых пор это знание и этот опыт неотступно меня преследуют.
Какой сегодня день недели? Убей меня Бог — не знаю. На работе сегодня доктор Мартинез или нет?
Концентрируюсь на этих простых вопросах, только бы не думать о другом, большом и страшном: захотят ли они меня снова видеть?
И еще один вопрос, которого я так же старательно избегаю: а вдруг с ними что-нибудь случилось за то, что они меня защитили и спрятали?