Проект "Плеяда" (СИ)

— Да ничего, — пожала плечами Илта, вылавливая из котелка кусок рыбы, — вкалывает на Сахалине, лет через пять выйдет, может быть. Я держу слово — даже такому как он.

Она замолчала, вновь принимая из рук Яо бутылку ханшина и делая небольшой глоток. В голове зашумело и девушка с жадностью набросилась на остывающую уху. Меж тем китаец вынес из фанзы несколько кусков сушеной оленины.

— Я слышал об этом Черном Колодце, — говорил подвыпивший Иван, — еще дед рассказывал, он с шаманами дружбу водил, сам камлал понемногу. Говорил, что темное то место, мрачное. Никому не советовал туда идти, говорил, унесут шолмосы.

— Я тоже кое-что слышал, — ответил Мирских, — попы говорили, что там сам черт трон свой возгрудил. Хотя, если там большевики окопались — черту делать нечего.

— Черт-черт, — задумчиво проговорила Илта, на ее лице играла легкая улыбка, — как там в Библии пишут. Нельзя изгонять бесов силой Вельзевула?

Мирских развел руками — кержак по рождению, он в силу жизненных неурядиц уже изрядно подзабыл Писание.

— Ну, мне Христос не указ, — сказала Илта, — так что я все-таки попробую.

При этих словах ее губы искривила такая улыбка, что следопыт передернул плечами и украдкой перекрестился.

Это был небольшой остров на Амуре, в пяти километрах от Хабаровска. Весной во время разлива реки, его отделяло от берега почти сто метров, однако летом, когда вода спадала, туда можно было добраться почти вброд по засохшей густым камышом топкой грязи. Остров покрывал густой лес, но у южного берега, там, где неспешно катила свои воды великая река, простиралась обширная прогалина. Там стояла небольшая избушка, которую, в зависимости от сезона, использовали то рыбаки, то охотники, то лесорубы.

Однако сегодня ночью здесь были совсем иные люди.

Перед самой избушкой горели костры — огненное кольцо, раскинувшееся чуть ли не на всю прогалину. С треском взлетали искры, угасая в ночном небе и отблеск яркого пламени падал на черную воду. У самого леса под огромным вязом с пышной листвой лежала освежеванная туша, тут же была воткнута в землю и палка с насаженной на нее свиной головой. В мертвых глазах отражался отблеск костров — казалось убитый боров наблюдает за происходившим на поляне.

А наблюдать было за чем.

В центре кольца из костров стоял алтарь — небольшой каменный куб, покрытый маньчжурскими письменами. Еще чжурчжэни, приносили тут жертвы богам и духам, перед походами в земли киданей и Сун, здесь же совершали обряд и основатели империи Цин Нурхаци и Абахай. Позже, когда центр маньчжурского государства окончательно перенесся в Китай, алтарь был заброшен, лишь изредка посещаясь отдельными шаманами. С приходом в эти земли России и особенно после того, как она стала Советской, древнее капище окончательно предали забвению.

Однако сейчас алтарь вновь украшали глиняные и костяные фигурки различных божеств, по бокам горели масляные фонари — в виде лягушки, орла, рыбы и прочих животных.

Вокруг алтаря сидели четыре молодые женщины. Йошико Кавашима облачилась в костюм маньчжурской шаманки: шапка-екса, с прикрепленными медными фигурками птиц и маленькими колокольчиками, украшенная орнаментом куртка, медное зеркальце на груди. Красную юбку-хушхун охватывал широкий кожаный пояс с рядом длинных, конусообразных подвесок из железа и медных бубенцов. На коленях у японской разведчицы лежало блюдо с тонко нарезанными рыбными ломтиками, обложенных кусочками почти растаявшего льда. Рядом стояла медная чаша с прозрачной водой.

Напротив маньчжурской принцессы сидела распутная аристократка Ольга Волкова, одетая не в пример проще — в белую льняную рубаху почти до пят, с широкими рукавами. На ее коленях лежал пучок свежесрезанных розог.

Третьей из девушек, сидевших вокруг алтаря, была Илта Сато. На ней был только монгольский черный халат, лицо покрывал густой слой белил, глаза подведены черными тенями. На коленях у девушки лежал маньчжурский шаманский бубен-имчен обтянутый с наружной стороны кожей косули и колотушка украшенная яркими лентами. Из-за спины девушки виднелась рукоятка верной катаны.

Прислонившись к алтарю сидела еще одна женщина, на этот раз просто нагая. Свет масляных фонарей и отблески пылающих костров создавали причудливую игру света и тени на скуластом лице. Длинные волосы окутывали тело женщины до талии, сквозь черные пряди проглядывали розовые соски. Глаза ее были совсем пустыми, не выражавшими ни единой мысли. Если бы у костра вдруг оказалась Наталья Севастьянова ей бы пришлось изрядно поднапрячься, чтобы опознать в этой сомнамбуле ее недавнюю мучительницу — русско-китайскую партизанку Сун.