Змеей вилась в грязи Илта, змеиное же шипение издавали ее уста, перемежая его словами заклинаний далекого северного народа.
Давно отвергнувшие и бога и черта, бледные как мел красноармейцы крестились, пытаясь шептать давно позабытые молитвы. Даже якут трясся, как банный лист, молясь одновременно и Христу и родным полузабытым богам, когда слышал слова незнакомого языка, странным образом становящегося все более понятным.
— Черт, да заткни ее, наконец! — нервно выкрикнул один из большевиков и командир, очнувшись от ступора, потянул с плеча винтовку. Но не успел — Илта вскинула голову, приподнявшись от земли — без помощи рук, прижатых к бокам, одно лишь тело. Меж жемчужно-белых зубов быстро-быстро высовывался язык и энкавэдэшник застыл словно загипнотизированный разом изменившимися глазами Илты — желтыми, с вертикальными зрачками. Оглушительное шипение разнеслось над болотом и большевик не сразу понял, что исходит оно не только из уст одержимой финнояпонки, но и от множества тонких, извивающихся тел которые вдруг разом исторгли камыши, болота и окрестный лес. Терпкий мускусный запах заполнил воздух.
— Змеи, товарищ командир! — раздался крик, — везде гадюки!
Разом загремели выстрелы — впавшие в панику коммунисты палили по окружавшим их змеям, уже не думая, что на такой короткой дистанции могут поубивать друг друга. Пули разрывали извивающиеся тела в окровавленные ошметки, но на место каждой убитой змеи, болото и лес исторгали десять, двадцать — вся земля вокруг покрылась шевелящимся ковром из шипящих рептилий. Змеи — черные, коричневые, с узорами и без, гадюки и щитомордники. Они текли по земле, меж камышей, плыли в огромных лужах, приминали траву, обтекая бьющуюся на земле Илту, и их плавные движения странным образом попадали в такт с ее конвульсиями. А с губ девушки неслись жуткие словеса:
Красные уже не остреливались, потратив все патроны. Отчаянно ругаясь, они сбрасывали обвивавших их змей, топтали их ногами. Тщетно — словно вода в половодье, ковер из змей поднимался вокруг и новые гады упорно ползли вверх. Страшные крики оглашали поляну, когда наполненные ядом зубы впивались в руки и шеи НКВДистов и те, падали на землю, получая все новые ядовитые укусы. И посреди всего этого ада стоял трясущийся от страха якут, сам не знающий как ему удается держаться на ногах, не упасть рядом с одной из шевелящихся груд, в которые превратились обвитые змеями тела чекистов. Попытки скинуть с себя рептилий становились все более вялыми, пока не прекратились вовсе.
Последнее слово сорвалось с уст Илты и она, дернувшись в последний раз, замерла вытянувшись на земле. И тут же схлынул змеиный потоп — также стремительно, как и появились, змеи расползались по камышам и болотам, словно впитываясь в исторгнувшие их стихию. Скоро в поле зрения якута не было ни одной змеи — только распухшие тела мертвецов, чьи лица были черно-красными от напитавшего их яда.
Степанов перевел взгляд на Илту — та неподвижно лежала на земле, ее высокие, покрытые грязью и мелкими царапинами груди, равномерно вздымались и опускались. В широко распахнутых глазах не было не единого проблеска мысли, но якут облегченно вздохнул, когда увидел, что они приняли обычный синий цвет. Преодолев внезапно нахлынвшую робость, следопыт подошел к девушке и присел на корточки. Рука его потянулась к обнаженному телу Илты.
— Не трогай!
Якут обернулся — из камышей выходил грязный оборванный Мирских, сжимавший в руках берданку. Ствол ее он направил прямо на Степанова.
— Отойди от нее! — крикнул он, — ну!
— Я только проверить хотел, — произнес якут, исподлобья глядя на кержака.
— Целее будет, если ты от нее подальше держаться будешь! — сказал Юрий, — финн где?