Проект «Сколково. Хронотуризм». Книга 1

Грязно, серо, плачевно вокруг — плакать хочется… Глядя в окна, видя людей в салоне, Игорь убеждался в том, чего не замечал тогда, живя в этом времени первый раз: во всем царил упадок. Прежний мир шел к концу, он был неизлечимо болен. А миру новому лишь предстояло родиться…

И будет он не светлым и не радостным.

Коротина так и пробрало от мысли, что никто из этих людей еще не ведает, что предстоит им года через три-четыре — безработица, безденежье, войны, бандиты, мошенники… Эх, жизнь-жестянка!

Так тошно стало на душе, что Игорь поспешил выйти, не доехав. А уже когда вышел, подумал: не доехав — до чего? До дома своего тогдашнего, где жили они еще тогда все вместе, жили счастливо… Так туда рано пока.

Мысли клубились вокруг структуры времени. «Если время суть нечто, созидающее физические формы и текущее сквозь них… значит, я могу встретить здешнего Игоря Коротина, который не-Я, и он увидит в этом странном взрослом типе нечто знакомое…»

Тут мысль сделала внезапный скачок.

«А я-то сам, я, сознающий себя, может, и я когда-нибудь встречал свое второе Я, да только не узнал?! Или оно само не захотело показаться мне, смотрело издалека… Могло это быть? А почему нет?»

Загруженный такими думами, Игорь брел грязными улицами, мимо пустых витрин. За час-полтора он привык к этому позабытому миру, скудость и уныние не резали глаз, разве что иногда на месте давно уже знакомых высоток или торговых комплексов вдруг оказывались пустыри либо трущобы, и он сразу вспоминал: точно, так и было.

Он бродил, время шло. Самое обычное время, безо всяких выкрутасов. Голод стал ощутимо сжимать желудок, и Коротин, оглядевшись, припомнил, что неподалеку был ресторан… то есть он и в новую эру имеется, но совсем иной, буржуазно-респектабельный. А тогда это был кабак средней руки с неважной репутацией. Игорь, кстати, в нем никогда и не был. «Ну, вот и побываю», — решил он.

В зале в столь ранний час было полутемно и совсем пусто. Игорь уселся, осмотрелся. Вскоре к нему подошел официант, молодой, но обрюзгший, лысоватый и с брюшком.

— Здрасьте, — буркнул он, кинув на стол меню.

Коротин угадал, что этот парень из разряда навсегда недовольных жизнью, что в эту эпоху это преобладающий тип Homo sapiens… Игорь и бровью не повел.

— Здравствуйте, — сказал он приветливо, открыв кожаную папку.

Валентин Данько, официант

Психолог Коротин попал в точку: официант был жестоко зол на всю эту, мать ее во все дыры, жизнь. Его наказали: перевели из урожайной вечерней смены в дневную, на полную засуху. Сам Валентин упорно считал, что пострадал невинно, хотя директор и сказал ему:

— Ты, Данько, какой-то удав что ли! Меры не знаешь, хапаешь и ртом и жопой. Смотри, по краю ходишь… — а потом сжалился и, чтобы уберечь от края, перевел на голодный паек: — Мне же потом спасибо скажешь.

Но пока вместо «спасибо» подчиненный сыпал на босса голимый ненорматив. И настроение было соответствующее… Поэтому, когда один какой-то хрен вдруг вперся в зал, Валентин подошел к нему как к пеньку и меню на стол шваркнул не глядя — на, мол, подавись.

Но тот, листая, заговорил так дружелюбно, что официант невольно присмотрелся. И удивился. А дядька-то ничего себе! Одет хорошо, речь интеллигентная, морда тоже… «Заезжий! — осенило труженика подноса. — Столичная штучка». Он сразу стал любезнее.

Гость заказал борщ, телячью отбивную с рисом, чай с пирожным.

— Сразу и рассчитаюсь, — сказал он и достал бумажник…

Когда Валентин увидал стопку четвертных да червонцев, его враз обожгло и ослепило. И как будто слегка дали под дых.

Он зря злился на директора. Тот был прав на все сто. Главная беда Валентина была в его дикой жадности. При виде «капусты» он терял разум, терял себя и был готов на все. А это плохо.

Вот и сейчас он отошел от стола с перевернутой душой. И когда в кухне передавал заказ поварам, его все крутило, мотало. Деньги! Деньги!..

Вот если бы… того, а? Боязно, конечно, особенно после вчерашнего. И хочется и колется…

От душевных перепадов захотелось в сортир по-малому. Он и побежал. А когда вышел в вестибюль, тут оно и случилось.

Входная дверь громко хлопнула. Ввалился Лом — принц местной гопоты Толян Ломов, уже оттянувший три года по хулиганке. Знакомый с незапамятных времен: одни дворы, одна школа, одна шпана.

— О! — вскрикнул он. — Валька, братан! Как это я на тебя попал! Брат, опохмели. Сдохну, бля!..

Валентин смотрел на эту быдловатую харю, как на чудо. Да! Так и есть. Это знак.

Он был трусливо-суеверен по жизни. И когда после того, как едва не вывернуло наизнанку, возник этот дурак Лом, Валентина вставило совсем вперекос. Он вздрогнул — и решился. Как с горы слетел!

— Иди сюда.

— Чё?..

— Сюда, говорю! Видишь?

Лом глянул в зал:

— Ну, вижу. И чо? Фраер какой-то сраный.

Данько схватил Лома за лацкан куртки, потащил в туалет.

— Иди, иди… А знаешь, сколько у этого фраера лавэ?

— Ну?

— Гну! Да сотен семь в лопатнике, не меньше. Понял?

Они взглянули друг другу в глаза. Так Валентин не выдержал бы взгляда желтых рысьих глаз, а тут — легко, хоть бы хрен по деревне.

— Ну?.. — прищурился Лом, все поняв.