Проект «Сколково. Хронотуризм». Сталинский сокол

– Лешенька, – Марина вскочила с кровати и, путаясь в одеяле, подбежала к нему, – да какая разница! Черт с ними со всеми, пусть летают, на чем хотят… – и осеклась. Алексей отвернулся и вышел из комнаты, Марина выскочила следом.

– Подожди, ты не так меня понял, – она схватила летчика за рукав гимнастерки, но он вырвал руку и открыл дверь в коридор.

– Корыто, – задумчиво глядя на Марину проговорил он, – корыто с крылышками. Примитивное. Хорошо. – И с силой, от души грохнул дверью, так, что с потолка посыпалась побелка. Марина отшатнулась назад, потом кинулась к двери и выглянула в коридор. Но там уже не было никого кроме горничной. Та смотрела куда-то вдаль, в сторону лифта, потом медленно повернула голову и заметила Марину. Глаза женщины округлились, рот приоткрылся, и Марине пришлось бежать назад. Она захлопнула дверь, повернула в замке ключ и разревелась, уткнувшись лбом в холодную деревянную створку.

– Дура, это ты дура примитивная, – она добрела до кровати и свалилась на нее. – Идиотка, старший научный сотрудник, а ума так и нет.

Под тяжестью потери мысли путались, тонули в слезах. Но одна, самая подлая и едкая, грызла душу, да еще и посмеивалась нагло, вызывая новые приступы отчаяния и слез: «У тебя было еще шесть часов, целых шесть часов…»

В зеркало Марина старалась лишний раз не смотреть. Причесалась, оглядела себя издалека, посмотрела на бесформенные багровые пятна, украшавшие пелерину, и вышла из ванной. Потом открыла дверь номера и осторожно выглянула в коридор. Никого, пусто и тихо, словно и постояльцев, кроме них, тут больше нет. Вернее, кроме нее. Марина закрыла дверь и побрела к лестнице. Стук каблуков по мрамору вызывал отвращение, и она ступала так, чтобы производить поменьше шума. Портье за стойкой внизу был тот же, он открыл рот для приветствия, но вместо слов лишь заулыбался и принялся раскланиваться.

«Я же не говорю и не понимаю по-русски», – Марина положила на стойку ключ, скривила губы в подобие улыбки и направилась к дверям.

– Прошу вас, барышня, – добродушно встретил ее швейцар.

Марина кивнула ему, вышла на Тверскую и осмотрелась. Идти отсюда можно на все четыре стороны: назад к Кремлю, вверх по улице к Центральному телеграфу, к театрам или на Моховую. Или ко входу на станцию метро – вот он, совсем рядом, надо только перейти дорогу. «Прикинусь глупенькой провинциалкой, эскалатора боюсь и все такое, пусть меня дурочку уму-разуму поучат», – вспомнила она свои намерения, когда готовилась к поездке, и снова едва не разревелась. Но сейчас за провинциалку ей вряд ли удастся сойти, скорее, за экзальтированную иностранку, невесть как угодившую в московскую подземку. А что, это мысль: собрать вокруг себя толпу и посмотреть, как люди будут на нее реагировать. Включить камеру, записать все… А если кто-нибудь позвонит в милицию? Или в НКВД? Тогда что? «Страшно», – от одной мысли о таких перспективах Марина даже поежилась. Хотя чего ей тут осталось – часов пять, не больше. Пусть забирают, школьный и институтский курс английского позволит ей поморочить голову стражам порядка и госбезопасности до полудня, а там… Марина выпрямилась, подняла голову и, не глядя по сторонам, вышла на проезжую часть. Визг тормозов, возмущенные крики и некоторые нелестные эпитеты остались за спиной, она перешагнула через трамвайные рельсы, пропустила автобус и оказалась у входа в метро. На нее смотрели, оборачивались и едва не показывали пальцем – повторялась вчерашняя сцена в ЦУМе. «Плевать», – Марина прикусила нижнюю губу, задрала вверх подбородок, подобрала подол платья и медленно пошла по узким ступенькам вниз.

– Вырядилась, – буркнула за спиной недовольная тетка, – иди отсюда, не мешайся под ногами.

И толкнула Марину между лопаток. Нога в «лодочке» сорвалась, поехала вниз, каблук подвернулся, и Марина грохнулась на грязные ступени. Лодыжку пронзила острая боль, Марина еще сильнее прикусила губу и потянулась за свалившейся «лодочкой».

– Чего расселась, – не унималась бабища, – тут люди ходят, рабочие люди. Иди отсюда.

Марина посмотрела на ее обветренное лицо с маленькими глазками и зажатом щеками носом-картошкой и опустила голову. «Сейчас, сейчас все пройдет, и я уйду отсюда». Она вдохнула глубоко, отодвинулась к стене, чтобы не мешать прохожим, и посмотрела вверх, на ясное голубое небо.

– Да это иностранка, наверное, – вступился за Марину интеллигентного вида пожилой дядечка в светлой курточке и потрепанных брюках, – она по-нашему не понимает.

«Сработало», – Марина кое-как поднялась на ноги, вцепилась обеими руками в перила и ждала, когда утихнет боль в лодыжке.

– Не понимает, – бухтела баба, – а чего в метро прется тогда? Пусть к себе домой валит и там катается.

– Так любопытно же человеку, – ворковал старичок, – вот посмотрит и расскажет буржуям, как тут люди живут. Расскажете? – Он посмотрел на Марину и улыбнулся ей тонкими бесцветными губами.