Удивительно, как легко забывается все плохое. Когда все хорошо, партнер кажется замечательным. И вы можете убеждать себя, что «ничего не поделаешь», недостатки есть у каждого. Можете напоминать себе, что никто не безупречен, в том числе и вы сами. Можете называть его отношение к вам «покровительственным», хотя в действительности это самая настоящая ревность. Вероятно, вы даже признаёте, что ваш партнер несколько не уверен в себе и ненадежен, но прощаете ему это: «У него было такое сложное детство. Родители так плохо обращались с ним. Ему приходится столько преодолевать».
Вы как должное принимаете совершенно неприемлемое. Игнорируете террористические атаки на вашу душу, самые колкие замечания, самые жестокие слова, самые разрушительные эмоции. Вы свыкаетесь с манерой поведения партнера и со временем даже в каком-то смысле перенимаете ее, считая новой нормой. Вскоре вы обнаруживаете, что отклоняете приглашения, придумывая разные причины, и живете исключительно ради спокойствия, гарантировать которое может только одобрение партнера. Редактируете список контактов так, чтобы «Эрик» стал «Эрикой», а «Джесси» – «Джессикой». Отключаете уведомления в мессенджерах, а то не дай бог кто-то из друзей простодушно отправит вам подмигивающий смайлик. Всегда кладете телефон экраном вниз. Беретесь за дела, выполнение которых требует особенно много времени, чтобы параллельно позвонить друзьям и сделать вид, что у вас все нормально. Внимание: если разговаривать с близкими вы можете лишь в тот момент, когда партнер вас не слышит, – это сигнал о том, что вы попали в беду.
Вы будете обманывать его и себя до тех пор, пока не поймете, что сходите с ума. Рано или поздно это произойдет – вы
На мгновение вы задумаетесь, не совершаете ли огромную ошибку, – вдруг все не так плохо, как вам кажется, вдруг вы преувеличиваете и реагируете слишком остро. Но вот в чем дело, сестра:
Мне следовало быть умнее и не возвращаться. Однако именно поэтому я теперь имею право вещать со своей воображаемой кафедры: я сама через все прошла. Я
Конечно же, я думала, что мне просто требуется еще несколько дней.
Мне и в голову не приходило, что его угрозы реальны.
Я отнеслась к произошедшему как к обычной ссоре, где каждый демонстрировал свой характер. Я полагала, что дала ему понять: я не марионетка, не кукла на веревочках, покорная его воле. Решила, что к моменту моего возвращения инцидент уже будет исчерпан и все встанет на свои места.
Мне и в страшном сне не приснилось бы то, что произошло далее.
Он отправился вслед за мной в спальню. Я в тот момент как раз снимала туфли. Он встал в дверном проеме и расставил руки, не давая мне пройти.
– Выметайся, – заорал он. – Вон отсюда!
Его трясло от ярости.
Я отшатнулась, не понимая, что происходит.
– Проваливай вон из моего дома!
Я не успела и глазом моргнуть, как он наклонился ко мне.
Обхватил мою шею.
Надавил большим пальцем на трахею.
Я не понимала, что мне делать. Инстинктивно схватила его руку, стараясь оторвать пальцы от моего горла. Но он потащил меня за шею, как собаку, через столовую. Я даже ногами не успевала перебирать, только кричала и цеплялась за него, тщетно пытаясь освободиться.
– Помогите! – попробовала я позвать на помощь. Но никто не мог меня услышать.
Мы оказались у входной двери.
Он рывком подтянул меня к себе.
С отвращением посмотрел мне в лицо.
Встряхнул еще раз, видимо на всякий случай.
И столкнул с крыльца на тротуар.
Хотела бы я рассказать вам, что сделала после этого что-то благоразумное, например позвонила в полицию. Однако, едва поднявшись на ноги, дрожа и захлебываясь слезами, я с ужасом поняла, что моя сумка осталась внутри.
В доме царила устрашающая тишина, когда я на цыпочках зашла туда – сначала кралась очень медленно, а потом рванула, как заправский спринтер.
Он перепрыгнул через угол кровати и врезался в угол комода.
Я схватила с ночного столика тарелку.
Он бросился на меня.
Я швырнула в него тарелку.
Тарелка пролетела через комнату, едва не задев его голову.
Я заметила свою сумку.
Ринулась к ней.
Побежала к входной двери.
Он поймал мое запястье и рванул к себе.
Потащил меня назад.
Под ногами хрустели льдинки фарфоровых осколков.
В этот раз он обхватил мое горло двумя руками.
Крепко.
Слишком крепко.
Я с мольбой смотрела в его глаза, взывая к человечности.
Казалось, на меня надели стальной ошейник.
Я задыхалась.