Проект Стокгольмский синдром

Ирина зашлась хохотом, вспоминая, когда в ее паспорте просто не оказалось места для печати, как и у Степана, но глаза выдают девушку, что это для нее болезненно, как для меня имя той незнакомки, с которой утром разговаривал Леонид, потом его попытки оправдаться.

– Я не знаю, чем меня тянет к Степану, не могу, Оль, без него, понимаешь, но стоит попытаться начать строить отношения, тут же делаем говно друг другу, – искренне отвечает подруга, попивая чай из большой кружки, потому что маленькие она не признает.

– Так может, перебороть себя, и перестать крушить мосты за собой, – размышляю. – Вы ведь одно целое, и это видно всем нам, ну, в конце концов, вы уже вместе очень долгое время.

– Да, – устало выдыхает. – Почти семь лет, ведь ради него я бросила эту кабалу, которой родители одарили тебя, – бьет по больному. Смутившись, ставлю кружку на столик, и сажусь прямо, но не смотрю в глаза своей подруги, прекрасно понимая, что она разоблачит меня в моих же переживаниях. Ирина обнимает меня, и я отвечаю, крепко держа ее за руку.

– Это выступление последнее, – признаюсь, говоря шёпотом. Ирина сначала замерла, а потом расслабилась, глядя мне в глаза, произносит:

– Я рада, – и кивает, широко улыбаясь. – Ради такого события стоит выпить, – щелкает пальцами, затем вскакивает, подбежав к своей сумке, берет телефон и кому-то набирает.

– Степа, – дозвонившись до мужа, или уже бывшего, она буквально завораживает его своими речами: – Оставайся сегодня в гостинице, у нас с Олей девичник. – Внимательно слушает его, затем отодвигает от уха телефон, потому что раздается гневный крик Степана, – у нас все будет замечательно. – Завершает вызов и улыбается мне, озаряя все помещение. Блеск в глазах подруги сулит веселую ночку, и отказать ей мне не получится, потому что репетиция закончится около полуночи, и потом, веселье здорово расслабит напряженный день.

Оставив Ирину у себя дома с полной инструкцией что к чему, сама отправилась на репетицию, на которую немного опоздала. Ребята, кто уже вовсю разминался косо проводили меня своими осуждающими взглядами, а я всего лишь мило улыбнулась каждому, проходя мимо. У меня никогда не было цели навредить кому-то из них, потому что все мы равны и на равных условиях проходим каждый год отбор в балетную труппу режиссера. Кстати, о самом режиссере – Авраам, мой отец, самый дорогой хореограф балетной эстрады. И нет, сам он никогда не плясал в пуантах, смеюсь себе под нос, представив папу в обтягивающих штанишках и на этих костылях, смешно и дурно одновременно.

– Ольга, – прогремел его голос на сцене, стоило мне украдкой направиться в гримерную. На носках оборачиваюсь, готовая встретиться с папиным гневным взглядом. Многие здешние танцоры склонны считать, что мое место было получено только благодаря знаменитому отцу и матери, в прошлом примы, одной из самых дорогих балерин всего мира. Но, увы, трагедия расставила все точки по своим места, и тогда родители принялись все свои желания воплощать через меня, раз самим не удалось завершить начатое. Но, если бы ребята могли знать, через что я проходила в частных репетиционных залах, когда в буквальном смысле стирала ноги в кровь, превращая их в кусок мяса, порой, даже встать не могла, но вставала и продолжала со слезами на глазах танцевать, а уж об изнурительных диетах и речи нет. Стряхиваю головой, стараясь высвободить все свои дурные мысли, которые завладевают мной и воплощают в реальность воспоминания. Папа сидит в первом ряду, скривив губы в ухмылку, наблюдает за моей коллегой, поигрывая пальцами у подбородка в такт ее движениям.

– Это потрясающе! – воскликнул он, и встал, хлопая в ладоши, намеренно вгоняя в краску молодую девушку, лет семнадцати не более. Не обращая на меня никакого внимания, вновь садится и просит следующих танцоров исполнить свои выученные элементы для постановки. – Что стоишь? – вопрос грубый, и я слегка передернулась, ожидая от отца продолжения разговора. – Нужно особое приглашение? – В эту секунду весь зал затих, и даже ребята, которые стояли за кулисами напряглись и прислушались к назревающей ругани.

– Прошу прощения, – цежу слова сквозь зубы, опустив голову перед ним, затем разворачиваюсь и ухожу со сцены.

– Пять минут на приготовления, затем прогонка по всей программе, до тех пор, пока не отработаете каждый элемент настолько идеально, насколько я посчитаю нужным, – в приказном тоне заявляет отец, заставив всех нас бежать сломя головы к подготовке. Уже в своей гримерной, которую мы делим с девчонками на четверых, наносим последние штрихи, рисуя друг на друге стрелки, потому что Авраам не приемлет балет без красок и трагизма.

– Оль, ну вот надо было тебе сегодня злить отца, – сокрушается одна из девчонок, Лариса. Я широко раскрываю глаза, глядя на нее, чуть была удивлена, что она заговорила о хореографе в таком контексте, ведь раньше только его имя гремело в гримерной, и девушки солидарные моей участи, старались не упоминать сей факт.