Проект "Вервольф"

Я думал, один такой невезучий. Мне почему-то казалось: другие нашли целый музей воинской славы. На самом деле ни у кого поиски не увенчались успехом. Если дела пойдут так и дальше, нам вряд ли удастся погасить долг. На дырявых касках, пуговицах, изъеденных ржой «шмайсерах» и неразорвавшихся снарядах сильно не разбогатеешь.

Поначалу я хотел бросить в общак коробку, но потом передумал: Света любит рукоделием заниматься. К ней как ни придёшь в гости, вечно на иголки, крючки да спицы всякие натыкаешься. Вот я и решил: если всё хорошо кончится — пойду мириться, подарю ей эту безделицу под швейные принадлежности. А что? Вещь очень даже неплохая. Столько лет в земле пролежала и ничего, даже намёка на ржавчину нет. Интересно, из какого металла она сделана? На алюминий не похоже, сталь что ли какая-то особым образом обработанная?

— Да уж, не густо, — Кабан почесал в затылке, разглядывая сваленный в кучу хабар. — Честно сказать, я рассчитывал на лучший результат.

— А ты думал, здесь тебе Клондайк будет? — визгливо спросил Лёха, злобно сверкая глазами и топорща верхнюю губу.

Он всегда так делает, когда сердится. За это девчата с курса и прозвали его жеребцом, а не за определённые подвиги. А как он гордился, впервые услышав это погоняло. Грудь колесом, руки растопырил, ну прямо качок на пляже. И давай перед девчонками гоголем прохаживаться: типа, вот он я какой альфа-самец, все тёлки мои. Трепещите и падите ниц: мегасексибой вышел на охоту. Наивный!

— Думал, ты землю копнул и «катюшу» нашёл, да? Размечтался! Вот это ты здесь найдёшь, понял? Лёха плюнул в ладонь, сложил дулю и сунул её под нос Кабану.

— А тебя никто не просил стулом в бар швыряться! Не раскокал бы эти бутылки ничего бы не было! Так что не надо на меня орать, истеричка! Не нравится — проваливай отсюда, без тебя справимся. Нет, вы посмотрите на него — день лопатой помахал и уже по мамке соскучился. — Мишка скорчил жалобную гримасу и захныкал: — Мамочка, ты где? Я сисю хочу.

Лёха сжал кулаки. Я думал, он кинется на Кабана, хотя тот был выше его на голову и шире в плечах, и приготовился встрять между ними. Только драки нам здесь не хватало.

Ситуацию, как обычно, разрулил Димон. Всегда поражался его способностям улаживать конфликты. И вроде парень ничего не сделал, а градус напряжённости резко упал.

— Хорош быковать, ребята, — сказал он, поглаживая урчащий живот. — Нам и одного Быка хватит. Переругаемся — хуже будет. Нам сейчас вместе надо держаться, иначе пропадём.

Парни как-то сразу осели. У Лёхи кулаки разжались, да и Мишка немного отмяк.

Я посмотрел на каждого по очереди, сказал тихо:

— Первый блин всегда комом. Пойдём к костру. Жесть, как жрать охота.

А тут и Петрович вклинился:

— Угомонились, петухи? Давайте к столу, а то скоро всё остынет.

Столом Петрович громко называл расстеленное на земле старое одеяло. На нём уже стояли миски с ложками, торчащими из горок исходящей паром гречневой каши с тушёнкой. В центре кучей лежал толсто нарезанный хлеб, рядом теснились жестяные кружки. Из таких особенно приятно вечером у костра пить крепкий, горячий чай. Щурясь от лезущего в глаза дыма, слушать бессильный комариный звон за спиной, припадать губами к обжигающему ободку с чёрными крапинками отбитой эмали, чувствовать исходящее от кружки живое тепло, впитывать его натруженными за день ладонями, ощущать, как размягчается душа, растворяясь в растекающейся по телу живительной волне чудесного напитка. Романтика!

Мы молча сели на брёвна с двух сторон от «стола» и приступили к трапезе. Говорить не хотелось. Во-первых, после возникшей на пустом месте ссоры все чувствовали себя неловко, а во-вторых, не до разговоров, когда ложка так и летает от тарелки ко рту.

Я и не заметил, когда Петрович поменял котелки местами. Ещё недавно над костром висела посудина с пыхтящей кашей, а теперь вот она в сторонке стоит, а рыжие языки огня жадно лижут закоптившиеся бока старой кастрюли с проволочной дужкой взамен ручек.

С кашей мы управились быстрее, чем закипела вода в самодельном котелке. Жеребец и Кабан так и не разговаривали, но взгляды, которыми они одаривали друг друга, несколько потеплели. По крайней мере, мне так показалось.

Петрович с кряхтением поднялся и стал хозяйничать у костра. Я вернул опустевшую миску на «стол», с хрустом потянулся и посмотрел в небо.

Смеркалось. Вот уже и первые звёздочки зажглись, ещё немного и потемнеет настолько, что не захочется уходить за пределы светлого круга, где так тепло и есть ощущение какой-то первобытной безопасности.

Я подобрал с земли ветку, сунул в костёр, пошевелил угли. Искры багряными мотыльками взметнулись к серебристым перьям облаков, погасли в струйках сизого дыма и упали за пределами лагеря чёрными хлопьями пепла.