Проект Воскрешение

— Мия, как ты себя сегодня чувствуешь? — доктор Вонг проводил свой плановый утренний осмотр. Он склонился над моим телом, и я взглянула в его черные глаза. Плоское, лицо, узкие глаза и вечно выгнутые в недовольной гримасе рот, при этом док производил впечатление упрямого и волевого человека. Он разговаривал со мной на ломаном английском. И я его с трудом, но понимала.

— Все отлично, док. — прохрипела я. Голос был не моим. Мало того это был голос прожженной курильщицы, и совершенно не походил на мой звонкий голосок.

— Док, почему у меня все болит? — задала я в который раз этот вопрос.

— Мия, все хорошо. Ты идешь на поправку, — буднично и однотипно ответил врач.

" Если это хорошо, то, что значить плохо", — раздраженно подумалось мне. Но я промолчала. Задавать вопросы доку было бесполезно. Он все ровно не отвечал на них по существу. Тело меня не слушалось. Кормили меня из ложечки. Так же поили. Иногда подкладывали под меня холодную, металлическую утку.

Вот она реальность! Чувствуй себя живой!

Я чувствовала себя подыхающим куском мяса.

Медсестра, ухаживающая за мной, была китаянкой. И постоянно что то трещала на своем резком и каркающем языке. Я ее не понимала и предпочитала разглядывать белый матовый потолок палаты. Впрочем, весь персонал тут говорил на китайском. Исключением был лишь док.

Неделя в реальности далась мне с трудом. Боль отвлекала от мыслей и мешала спать. В меня вкалывали какие то лекарства, но они мало помогали от боли. Мне казалось, что из бабочки я начинаю превращаться в растение. Бабочка хоть чувствовала себя живой. Из меня жизнь же почти ушла по бесконечным проводкам окутывающим тело.

К концу второй недели в палату вошли европейцы. Они были одеты в белые халаты и говорили на английском без акцента.

— А это сознание прижилось и две недели стабильно функционирует в теле, — произнес один из них.

— Отличный прогресс! — ответил второй европеец. Они разговаривали обо мне так, словно считали меня глухой. Я повернула голову в их сторону. Высокий седой старик, держал в одной руке ручку, а в другой блокнотик, в котором делал пометки. Второй мужчина был моложе. Более грузный, с глубокими залысинами, в очках с тонкой металлической оправой, он держал в руках папку. Видимо с моим делом. И постоянно вздыхал.

— Такая страна, такой прогресс, а в этой богадельне до сих пор документы хранят в таком виде.

— На электронном носителе есть все копии. — Усмехнулся молодой, высокий, темноволосый, третий европеец. — Я считаю, что у этого экземпляра есть потенциал. Сознание довольно стойкое и не отвергло тела, даже не смотря на постоянную боль.

— А что с телом? — грузный мужчина раздраженно полистал папку.

— Перед самой загрузкой прежний носитель успел выпрыгнуть в окно. Переломал несколько ребер и ноги. Учитывая, что прыжок не первый, одни переломы наложились на прежние. Тело спешно привели в относительный порядок. Загрузка сознания была экстремальной, но все прошла успешно. — Отрапортовал молодой мужчина.

— Ну это еще не факт, — скептично улыбнулся старик. — Она еще своего тела не видела. И не двигалась в нем. Но да, по сравнению с другими, это прогресс.

Пожилой, грузный мужчина задумчиво потер лысину.

— Грег, ты действительно думаешь, что надо дать ей шанс? — он уставился в папку. — Тело не в лучшей форме, зачем только сюда это сознание загрузили? Рикарда Конти, талантливая художница и музыкант. Вы на пальцы этой китаянки посмотрите! Такое сознание загубили!

Мне захотелось посмотреть на свои пальцы, но они были окутаны проводками. А между средним и указательным еще торчали иглы. Я пошевелила пальцами рук и ощутила их.

— Сейчас нас интересует приживется ли сознание. О музыкальных талантах этой особы заморачиваться не стоит, — охладил пыл грузного мужчины, старик. Я поняла, что именно он среди них главный.

— Я считаю, что надо дать этому сознанию шанс. Вывозите тело на основную базу. Присвойте категорию три, — на этом старик покинул кабинет, а за ним следом ушли двое других.

Через три часа меня на каталке, все так же укутанную проводками и окруженную переносной медицинской аппаратурой, загрузили сначала в машину скорой помощи, а потом в специально оборудованный самолет. Сопровождали меня европейцы. Они обращались со мной бережно, словно с фарфоровой куклой, но на мои многочисленные вопросы не отвечали, так же, как и док.

Мы прилетели в Америку. Когда меня выгружали из самолета в аэропорту, я успела прочитать на вывеске название города. Майями. Яркое солнце выплескивало свои лучи на пышущий паром асфальт. Я жадно впитывала в себя новые запахи и звуки. Крики грузчиков, гул заходящих на посадку самолетов, рокот подъезжающих машин.

Потом была длинная поездка в машине скорой помощи. Я уснула, а проснулась уже в палате. Мерно гудел кондиционер. Запах хлорки ощущался, но был более умеренным. К тому же в палате стоял в белой вазе букет пионов и от него по помещению распространялся тонкий аромат.