Профессия: иностранец

После этого я решился: приехал к Диме Биленкину и положил ему на стол рукопись (третий экземпляр засунул во Внуково под кровать: конспиратор!). Диму попросил пустить вкруговую по Багрякам. Повесть называл тогда вычурно: «Прометей ХХ века». (Сам в ужасе сейчас: ну и вкус!) Что ты таинственно подкладываешь мне? — спросил Дима. Это Багряк, ответил я. Через сутки Дима позвонил мне: я не вижу Багряка, а вижу тебя, причем, не понимаю, откуда ты взял материал для прекрасной работы, что ты хочешь? Благословения на подпись, ответил я: именем Багряка обозначить автора повести. Когда все прочитали, собрали консилиум. Мои коллеги, увидев автором П. Багряка, не выразили удивления. Кто будет печатать, ты сможешь сам получить визу Комитета, учитывая твою ситуацию? Работа вам нравится, спросил я. Ничего, ответил Ярослав, название зачем библейское? Вмешался Дима: будет вам разыгрывать Валеру! Повесть получилась замечательная, но как он сумел написать ее на куцем материале (единственный, кто вспомнил о давних визитах нашей пятерки на Лубянку), я просто не понимаю. Витя Комар добавил: время публикации и вправду ХХI век, в нашем не пойдет, к тому же здесь менее четырех печатных листов. Два с половинкой, заметил профессионально Славка. Володя Губарев, до сего момента загадочно молчавший, сказал: я найду издателя и получу визу. Возражения против авторства Вали не имею, повесть по теме не Багрякская. Дима немедленно согласился: она и по стилистике не наша, а Валеркина. Лады? — подвел итог обсуждению Вовка Губарев.

Ему я и вручил экземпляр.

Одного до сих пор не понимаю: зачем? На что надеялся? По дороге, на лестнице мы всегда умны, рассудительны, полны оптимизма.

Это было в 1984-м. Ближайшие два года Володя Губарев от ответов на мои вопросы о судьбе повести уходил: в пресс-центре Комитета спецкомиссия разбирается. Есть сомнения? Нет, я не знаю: молчат, работая кропотливо, проверяя каждое слово, запятую в рукописи, и в какой степени повесть соответствует действительности и целесообразности. Моя работа о космосе лежала два месяца. Но не год! — воскликнул я; может, дашь телефончик, я с ним поговорю? Тебе не стоит вмешиваться в «процесс». В своем деле они доки-академики. Все.

Сразу скажу: мои Багрячки отнеслись к моей личной и непростой драме максимально лояльно, с сочувствием, но публичности в защите меня и моей чести избежали. Это сделали Александр Борин и Аркадий Ваксберг, работая не со мной в «Комсомолке», и не являясь моими соавторами по Багряку, а трудясь в «Литертурной газете»: рванули на себе тельняшки и рискнули громко сказать, как и могли бы сделать коллеги-друзья. Глаза Багрячков смотрели мимо моих глаз (кроме благородного Димы Биленкина). Впрочем, я далек от упреков. Просто узы, творчески связывающие Багряков, оказались по-человечески не такими, как могли быть. Прочности не хватило. Однако, ни о каких претензий к единоверцам по творческому процессу даже речи быть не может у меня. Для оправдания всегда требовалось умение человека говорить кратко в изложении мотивов: верю! А вот для обвинения можно и без доказательств обойтись и без экономии времени, а только одним качеством управиться: многословием; простым Станиславским «не верю» в жизни не получается, жизнь не театральная сцена, здесь нужны глаза в глаза.

Тем не менее, я признателен именно Багряку, который фактом своего существования позволил мне не прервать дыхания, сохранить возможность писать и даже публиковаться (правда, не под своим именем, а под Багрякским). Кстати, в нашем содружестве никогда не было бытовых ссор (кроме творческих), и «мальчишники» мы устраивали, пока был Дима, а после него довольно скоро иссякли. Сначала ушли темы, потом уплыла фантазия и поубавились силы: возраст. Дети выросли, пошли внуки. Правильно ответил однажды на мой вопрос профессор Вотчал (почему мне, еще не старому человеку, скучно жить?): происходит нормальный процесс умирания организма, но только не надо грустить, мой молодой друг.

Как нам, Багрякам, не грустить, если мы становились разными, что сразу ощутили эту зловредную разность? Не о деньгах речь, не о должностях, даже не о здоровье: интересы появились несостыкованные, несовместимые. Примеры приводить нет резона, доказывать — тоже. Посмотрите на наше общество, в котором мы живем, и найдете все доказательства и смысл в моих словах. Багряк не подал в суд на развод, остался как если бы в «гражданском браке»: хочешь — живи вместе, хочется разбежаться по разным квартирам — беги. Понятно, о чем я говорю? Мы хорошо поняли: больше никогда мы не сварим одну кашу на всех.

И все же, и все же...

* * *

Между тем эта странная блокада наконец была прорвана.