Профессия – киллер

Проснувшись, я был до отвала накормлен, после чего опять завалился спать. А поздно вечером, наконец-то выспавшись, я поднялся удивительно бодрый и казался себе таким свежим и чистым, каким не был никогда в жизни.

После того как примитивные потребности были удовлетворены, я начал размышлять. Вернее, процесс шел и раньше, с того самого момента, как я попал в этот дом, но как-то вяло. Неопределенно, как принято выражаться у категории типов, желающих прослыть умниками, — спонтанно.

А сейчас я сидел — чистый, благоухающий немецким шампунем, накормленный хорошей пищей — и потягивал из высокого стакана через пластмассовую соломинку какое-то ароматное пойло с маленькими градусами и большим куском лимона. И соображал.

Ну, положим, этот друг семьи протянул мне руку помощи только из сострадания и в памяти о моей матери. Может быть. Однако я далек от мысли, что человек, имеющий такой вот дом — а в этом доме такое, чего я никогда и не видел раньше, — от нечего делать занимается благотворительностью, иначе говоря, бескорыстный альтруист. В противном случае он бы просто не имел такого дома, а жил, как все, в коммуналке или, на худой конец, в бетонной хате на седьмом этаже. Это мое личное мнение, и никто не переубедит меня.

А поскольку это так, значит, у этого типа на меня какие-то виды. Значит, я ему зачем-то нужен, и потому не стоит униженно возносить хвалу за благодеяние, а нужно вести себя с достоинством. Примерно как посол маленькой, но сильной страны на званом обеде у правителя страны большой.

Так я рассуждал, сидя в гостиной на первом этаже, совершенно один на один с коктейлем, и не торопясь разглядывал висящие на стенах картины.

Определившись в общих чертах с моделью поведения, я стал рассматривать детали интерьера и пытался по отдельным предметам раскрыть характер человека, приютившего меня. Если честно, мне не особенно везло в подобных изысканиях, несмотря на то, что я в свое время уделил немало внимания психологии и знал, что хороший психоаналитик, побыв несколько минут в чьей-нибудь квартире, мог, не видя хозяина, дать ему довольно подробную характеристику.

В данном случае задача была несколько неординарной, поскольку с первого взгляда прослеживались интересные подробности, отличавшие хозяина дома от тех обычных людей, с которыми мне приходилось общаться ранее.

Стены комнаты были оштукатурены под «шубу» и окрашены в светло-зеленый цвет. На них висели полтора десятка небольших картин в деревянных некрашеных рамках и у самого потолка, по периметру — сплошной висячий газон — прямоугольные деревянные корытца с густо посаженными стрельчатыми растениями, составленные один к одному, так что образовался прямоугольный пояс, окаймлявший комнату. Я такого раньше нигде не встречал, и это было для меня как-то своеобразно, ново.

На всем пространстве пола огромной комнаты лежал ковер с густым высоким ворсом и непонятными рисунками — преимущественно зеленой расцветки. Необычным казалось, что стены были, можно сказать, голые, если не считать картин, а пол покрыт ковром. Ведь у нас принято цеплять ковры на стены — даже, если я не ошибаюсь, говорят: «Коврами все стены увешаны», — когда хотят показать крутизну жилища в совковом варианте.

А тут комната не меньше сорока квадратов и — ковер во весь пол. На самым странным при ближайшем рассмотрении оказалось то, что ковер миллиметр в миллиметр прилегал к плинтусам, а между тем он нигде не был обрезан или подогнут, линии окантовки точно соответствовали общей композиции. Создавалось такое впечатление, что ковер ткали по заказу специально для этой комнаты. Или комнату делали по размеру ковра…

Вот так. Этого вполне хватило бы чтобы охарактеризовать хозяина как личность неординарную. Или необыкновенную — как вам будет угодно. Но при дальнейшем изучении комнаты обнаружились еще кое-какие детали.

В одну из стен был искусно вделан камин. По-видимому, с целью более декоративной, нежели практической, так как под подоконниками двух окон я обнаружил старого образца чугунные батареи, которые оказались горячими.

Однако камин удивил. Сначала я не разобрал, поскольку находился от него на значительном расстоянии, но потом, когда подошел поближе, даже присвистнул от неожиданности.

Весь большущий каминный зев обрамляла выгнутая синусоидой толстая доска из серебра. Я мог дать голову на отсечение, что это именно серебро, а не какой-то другой металл, поскольку мой дед был гравером и имел дело преимущественно с серебром, а я провел возле деда некоторую часть своей жизни и сильно интересовался особенностями его ремесла.

Я тут же попытался прикинуть, сколько может стоить вот такая отлитая из серебра дуга, и ничего у меня не вышло. Даже стоимость одного металла превышала самые смелые допуски, а нужно было еще приплюсовать тончайшую, можно сказать, филигранную работу гравера, который усыпал поверхность изящными арабесками.