Профессия: репортерка. «Десять дней в сумасшедшем доме» и другие статьи основоположницы расследовательской журналистики

Когда стало светать, я заснула. Прошло, кажется, всего несколько минут, когда меня грубо разбудили и велели мне вставать, окно отворили и сорвали с меня одеяло. Волосы мои были еще сырыми, а все тело болело, как от ревматизма. На пол бросили какую-то одежду и велели мне ее надеть. Я попросила вернуть мне мою собственную, на что мисс Грэди (по-видимому, старшая сестра) велела мне брать что дают и помалкивать. Я взглянула, что мне выдали: одну грубую темную хлопчатобумажную нижнюю юбку и дешевое белое ситцевое платье с черным пятном. Я затянула тесемки юбки вокруг пояса и натянула тесное платье. Как и все платья, в которых ходили пациентки, оно представляло собой прямой тугой корсаж, вшитый в прямую юбку. Застегивая корсаж, я заметила, что нижняя юбка примерно на шесть дюймов[13] длиннее платья, и на секунду присела на кровати, смеясь над своим нарядом. Никогда ни одна женщина не мечтала о зеркале сильнее, чем я в ту минуту.

Я заметила, что другие пациентки спешат по коридору, и решила не упускать ничего из происходящего. В коридоре 6 нас было сорок пять пациенток, а в ванной, куда нас направили, всего два жалких полотенца. Я видела, как сумасшедшие женщины с лицами, сплошь покрытыми страшной сыпью, вытираются полотенцем, а вслед за ними им пользуются женщины с чистой кожей. Я подошла к ванне и умылась проточной водой из-под крана, вытершись нижней юбкой.

Не успела я завершить омовение, как в ванную принесли скамью. Вошли мисс Груп и мисс Маккартен с расческами в руках. Нам было велено сесть на скамью, после чего волосы сорока пяти женщин были расчесаны шестью гребенками силами одной пациентки и двух санитарок. Видя, как чешут некоторые бедные головы, я подумала, что к этой процедуре я тоже не была готова. У мисс Тилли Майард была собственная гребенка, но мисс Грэди ее отобрала. Что это была за трепка! Я никогда прежде не понимала, что значит выражение «Я тебе задам трепку!», но теперь узнала. Мои волосы, спутанные и сырые еще с ночи, дергали и рвали, и после тщетных уговоров мне осталось только терпеть боль, сжав зубы. Мне отказались вернуть шпильки, заплели волосы в косу и перевязали ее красным хлопчатым лоскутом. Только мою вьющуюся челку пригладить не удалось – все, что наконец осталось мне от былой славы.

После этого мы пошли в гостиную, где я стала искать своих спутниц. Сперва я тщетно вглядывалась, не в состоянии отличить их от других пациенток, но немного погодя узнала мисс Майард по стриженым волосам.

– Как вам спалось после холодной ванны?

– Я почти окоченела, а шум не давал мне уснуть. Это было ужасно! Мои нервы были расстроены еще до прибытия сюда, и я боюсь, что не выдержу такого напряжения.

Я постаралась приободрить ее, как могла. Я попросила, чтобы нам дали недостающую одежду – по крайней мере, ту, которую предписывает женщине обычай, но мне сказали, чтобы я замолчала и что нам уже выдали все, что положено.

Нас подняли с постелей в 5:30, а в 7:15 велели собраться в коридоре, где повторилась та же церемония ожидания, что и накануне вечером. Когда мы наконец вошли в столовую, мы нашли там по чашке холодного чая, по ломтю хлеба с маслом и по блюдцу овсяной каши с патокой. Я была голодна, но кусок не лез мне в горло. Я попросила хлеба без масла и получила его – невозможно передать, какого он был грязного черного цвета. Хлеб был жестким, а местами представлял собой просто комки сухого теста. В своем ломте я нашла паука, поэтому есть не стала. Я попробовала овсянку с патокой, но она никуда не годилась, так что я без особого успеха попыталась проглотить чай.

Когда мы вернулись в гостиную, нескольким женщинам было велено заправить постели, а некоторым пациенткам поручили скрести полы, прочие получили другие поручения, составлявшие всю работу в отделении. Не надзирательницы поддерживали заведение в такой чистоте ради бедных пациенток, как я думала прежде, а сами пациентки, выполнявшие всю работу, даже убиравшие комнаты санитарок и стиравшие их одежду.

Около 9:30 новых пациенток, в числе которых была и я, вызвали к доктору. Там игривый молодой доктор – первый встреченный нами по прибытии – обследовал мои легкие и сердце. Отчет составлял, если я не ошибаюсь, помощник смотрителя лечебницы, Ингрэм. Мне задали несколько вопросов и отпустили обратно в гостиную.

Войдя туда, я увидела мисс Грэди с моим блокнотом и длинным карандашом, купленным специально по такому случаю.

– Мне нужен мой блокнот и карандаш, – сказала я вполне правдиво. – Они помогают мне запоминать разные вещи.

Мне не терпелось получить блокнот, чтобы делать заметки, и я была разочарована, услышав в ответ:

– Вы их не получите, молчите.

Несколько дней спустя я спросила доктора Ингрэма, нельзя ли мне получить блокнот назад, и он обещал мне об этом подумать. Когда я вновь затронула этот вопрос, он сказал, что, по словам мисс Грэди, у меня был при себе только блокнот, но не было карандаша. Я сердито стала уверять его, что карандаш был, вслед за чем получила совет не давать воли болезненному воображению.