Профессия: репортерка. «Десять дней в сумасшедшем доме» и другие статьи основоположницы расследовательской журналистики

Боясь, что сон овладеет мной, я начала перебирать в памяти всю свою жизнь. Как странна она мне показалась! Любое событие, пусть оно кажется весьма значительным, – всего лишь очередное звено в цепи, приковывающей нас к судьбе, которую нам не дано изменить. Я начала с самого начала и снова пережила историю своей жизни. Воспоминание о старых друзьях вызвало приятное волнение; прежние враги, былые сердечные горести и радости воскресли в моей памяти. Перевернутые страницы моей жизни распахнулись вновь, прошлое стало настоящим.

Покончив с этим, я храбро обратилась мыслями к будущему, сперва гадая, что принесет мне завтрашний день, а затем строя планы по воплощению моего замысла. Я размышляла, сумею ли я перебраться через реку, чтобы исполнить свое причудливое намерение – стать заключенной в палатах, населенных моими умалишенными сестрами. А когда я там окажусь – что мне доведется пережить? А после? Как я выберусь на волю? Вздор! Я сказала себе, что меня вызволят.

Это была важнейшая ночь всей моей жизни. На несколько часов я лицом к лицу столкнулась с собственным «я»!

Я поглядела в окно и с радостью увидела первые отблески утренней зари. Светало, брезжил серый день, но по-прежнему было удивительно тихо. Моя соседка спала. Мне нужно было скоротать еще час или два. К счастью, я нашла приложение своей умственной деятельности. Как известно, Роберт Брюс[3] в изгнании поверил в свое будущее и приятно (насколько дозволяли обстоятельства) провел время, наблюдая, как паук плетет паутину. Паразит, заинтересовавший меня, был не так благороден, и, однако, я полагаю, что сделала несколько ценных естественнонаучных открытий. Я уже чуть было не прикорнула против своей воли, когда дремоту отогнал неожиданный испуг: мне показалось, что я слышу, как что-то ползет по стеганому покрывалу и падает с почти неразличимым глухим стуком.

Я имела возможность обстоятельно изучить этих любопытных существ. Они, очевидно, явились к завтраку и были немало разочарованы, не обнаружив главного блюда. Они семенили вверх-вниз по подушке, сбивались в кучки, будто вели между собой занимательную беседу, и все их поведение выдавало замешательство от отсутствия лакомого завтрака. После продолжительного совещания они наконец исчезли, отправившись на поиски другой жертвы, и мне оставалось только коротать бесконечно тянувшееся время за наблюдением над тараканами, чьи размеры и прыть меня весьма удивили.

Моя соседка давно уже спала крепким сном, но теперь она проснулась и выказала удивление, увидев, что я по-прежнему бодрствую и, по видимости, преисполнена энергии. Она, как и прежде, отнеслась ко мне с сочувствием. Подошла ко мне, взяла меня за руки, попыталась утешить, как могла, и спросила, не хочу ли я вернуться домой. Она оставалась со мной наверху до тех пор, пока почти все остальные не покинули приют, а затем отвела в подвал за кофе с булочкой. Молча проглотив завтрак, я вернулась к себе в комнату, где уселась с безучастным видом. Миссис Кейн тревожилась все сильнее.

– Что же делать? – восклицала она снова и снова. – Где ваши друзья?

– Нет, – отвечала я, – у меня нет друзей, но у меня есть чемоданы. Где они? Они нужны мне.

Добрая женщина пыталась успокоить меня, говоря, что чемоданы со временем найдутся. Она была уверена, что я не в своем уме.

Но я ее прощаю. Только попав в беду, мы понимаем, как мало в мире доброты и милосердия. В приюте все женщины, которые меня не боялись, хотели поразвлечься за мой счет и приставали ко мне с расспросами и замечаниями, которые были бы жестоки и бесчеловечны, будь я в самом деле сумасшедшей. Из всей толпы только одна милая и деликатная миссис Кейн проявила подлинное сострадание. Она запретила остальным дразнить меня и заняла кровать женщины, которая отказалась спать рядом со мной. Она не согласилась с предложением оставить меня в одиночестве и запереть на ночь, чтобы я не причинила никому вреда. Она настояла на том, чтобы остаться со мной и оказать мне помощь, если понадобится. Она пригладила мне волосы и умыла лицо – ласково, как мать, успокаивающая больного ребенка. Она всеми способами пыталась убедить меня лечь в постель и отдохнуть, а когда наступило утро, она встала и накинула на меня одеяло, беспокоясь, что я замерзла; потом поцеловала меня в лоб и сочувственно прошептала: «Бедная детка, бедная детка!»

Я восхищаюсь храбростью и добротой этой маленькой женщины. Мне мучительно хотелось успокоить ее и шепнуть, что я не сумасшедшая. И сказать ей, как сильно я надеюсь, что, если какая-нибудь бедная девушка в самом деле попадет в беду, которую я только разыгрываю, ей встретится человек, наделенный добротой и состраданием в той же мере, что миссис Рут Кейн.

Глава IV. Судья Даффи и полиция