Семьи Помелей и Магно, их гости поглощены ритуалом буржуазной обыденности. Они ведут светские беседы о политике и искусстве, о морали, между делом впадая в адюльтер, и, конечно же, — о воспитании детей. Диалог ведется таким образом, что в нем то и дело происходит "сбой" смысла, в бытии персонажей обнаруживаются зияющие и гулкие пустоты. При таком прочтении пьесы возможны любые "выпадения из нормы", самые рискованные преувеличения. Ведь их источником становится нравственная несостоятельность героев спектакля, ложность идеалов того общества, которое они представляют.
В пьесе Витрака и спектакле "Комеди Франсез" мир буржуа— мир взрослых, высмеянный со вкусом и видимым удовольствием, — подлежит двойному разоблачению. Осмеянный сам по себе, он проходит еще и через унизительное испытание пародией. Наследник Помелей Виктор не по годам, прямо-таки чудовищно умен. По этой причине он и его подружка Эстер Магно и находятся "у власти" — крутят взрослыми, как хотят, и, подражая им, пародийно осмысляют их взаимоотношения, обнажают никчемность их образа жизни.
Виктор — Марсель Бозоне презрительно сторонится мира взрослых и в то же время является его частью. Он сохраняет наивную непосредственность, но уже поднаторел в "искусстве жить", как его понимают буржуа. Он издевается над господином Магно, провоцируя "расстрелянного в физическом и умственном отношениях" ветерана на ура-патриотическую истерику, высмеивает узкий прагматизм собственного папаши, в довершение же всего — с торжествующим видом разъезжает верхом на генерале. Жертвы Виктора не вызывают ни малейшего участия, но его самого ужасно жалко. Талантливому актеру удается создать необычайно достоверный образ ребенка, лишенного детства. "Нет больше детей!"— с неподдельной болью восклицает Виктор. И еще: "Дети всегда виноваты..."
В отличие от пьесы Витрака с ее комедийной интонацией, спектакль переходит в финале в трагикомическую тональность, завершается всеобщим смертоубийством и тотальным разрушением. Что ж, корректируя драматурга, режиссер учитывает более чем полувековой социально-нравственный опыт, накопленный со времени написания пьесы, точно вписывает свою работу в контекст своего времени. Такой исход в высшей степени закономерен для того духовного одичания, о котором поведал зрителю спектакль, насытивший сюрреалистическую пьесу остросовременными подтекстами, переключивший ее художественную энергию на волну разоблачительного смеха, ставший принципиальным достижением старейшего театра Франции на пути обновления и актуализации его искусства.
Витрак в "Комеди Франсез" — сенсация, но оправданная своими результатами. Оказывается, можно рисковать, можно даже эпатировать зрителя и при этом — по большому счету! — выиграть и победить. Сенсацией такого рода стал и "Сирано де Бержерак" в Театре Могадор.
Этот спектакль привлек всеобщее внимание. Его сенсационность была, так сказать, заранее запланирована. Еще бы — пьесу романтика Ростана, давно ставшую национальной классикой, ставит один из самых активных и скандально известных деятелей французской контркультуры Жером Савари, "героя номер один старой Франции выводит на сцену эксгошист и эксподжигатель театра".
Савари сегодня уже не требует разрушить все театральные здания, украшенные бархатом и позолотой. Режиссер, прославившийся своими демистифицирующими буржуазное общество "красными фарсами" Большого Магического Цирка (так называется театр, созданный Савари вскоре после "майской революции" 1968 года), говорит "прощай" своему прошлому. Он идет на поклон к театральным предпринимателям, к буржуазной публике и ставит пьесу Ростана вполне традиционно. Комментируя таким образом постановку Савари, консервативная парижская критика усматривает в спектакле Театра Могадор, в котором "левый театр" капитулирует перед "этим добрым старым Сирано", знак наступления новых времен, когда "гошисты устали и ушли в индустрию и предпринимательство".
Однако дело обстоит совсем не так.
Да, Савари обратился к классике, осуществил постановку в театре, украшенном бархатом и позолотой, на средства все того же вездесущего Фернана Лумброзо. Более того: режиссер не скрывает своей готовности принять "правила игры" коммерческой конкуренции и заявляет, что мечтает "переплюнуть оссейновского "Иисуса". Вместе с тем налицо и его демократические устремления. Об этом свидетельствует хотя бы то, что свой замысел Савари реализует в соавторстве с Национальным драматическим центром Лиона и адресует его к "большой публике оперетты", иначе говоря — к широкой и демократической аудитории.
В Театре Могадор парадоксально соприкасаются классическая пьеса, ультралевая режиссура, коммерческая антреприза и, наконец, демократический децентрализованный театр. Это в высшей степени любопытное сочетание приводит к результатам, весьма далеким от ожиданий консерваторов.