— Родственников у нас не было, так что они оставались в усадьбе, пока не явились соцработники, чтобы организовать их дальнейшее воспитание. Я оставался в стороне, опасаясь уголовного преследования, а также потому, что с каждым годом становился всё больше похож на своего отца. Я хотел избавить их от своего вида. И только много лет спустя я узнал, как Максим убедил власти, что они вдвоём с Дмитрием видели, как отец, напившись, упал с лестницы, и что их старший брат пропал без вести, потому что обезумел от горя. Даже тогда никто не мог превзойти Максима в изобретательности.
В голосе Севастьяна сквозила братская любовь, что было странно, если вспомнить, как холодно он с ним обращался.
— Я думал, что избавил братьев от тирана, что они стали свободными. По крайней мере, это было моей заслугой. — Он схватился за лоб — Но всего несколько дней назад Максим признался, что опекуны, воспитывавшие их с Дмитрием, были… даже хуже отца.
— Что произошло? — спросила я, но уже догадалась. Над братьями издевались так же, как и над Севастьяном — словно это была их судьба, несмотря ни на что.
— Об этом я говорить не буду, это не мои тайны.
Я вспомнила день, когда мы ездили в музей, тот момент, когда он вернулся домой. Ничего не сказав, он обнял меня, словно я была его единственным спасательным кругом. Неужели именно тогда он узнал обо всём от Максима?
— Я понимаю, Севастьян. Но ты не можешь себя за это винить. Тебе было только двенадцать — ты не мог знать об этом.
— Я их бросил. Для них всё обстоит именно так, и за это они меня ненавидят. Максим поменьше, чем Дмитрий, потому что лучше помнит меня. Но в глубине души они оба хотят, чтобы я страдал за то, что с ними случилось. Зачем мне знакомить тебя с семьёй, зная, что они меня презирают?
— Меня не волнует, что думают о тебе другие.
— Разве? Я не хочу, чтобы хоть кто-то влиял на твоё мнение обо мне. Иногда ты смотришь на меня, как будто я какой-то герой. Я не могу объяснить… ничто не объяснит, как это на меня влияет.
Тоска в его взгляде навела меня на одну мысль:
— Что, если ты узнаешь, что большая часть моей жизни была совсем
Не доверяя собственному голосу, я протянула ему руку.
Он посмотрел на неё с недоверием, а потом буквально бросился к ней. Рассеянно взяв и вторую, он принялся греть их в своих ладонях. Потому что они были ледяными.
Наконец, я сказала:
— Спасибо, что доверился мне.
— Разве я тебе не противен?
— Нет, конечно. — Мне хотелось его обнять, но это был чересчур шаткий момент. — В случае с отцом это была самооборона. Думаю, для тебя всё смешалось, потому что ты был ещё слишком мал. — Со временем в его голове всё спуталось, и чувство вины затмило реальность: не защити он себя, он бы погиб. — У тебя не было выбора.
— Каждый день из зеркала на меня смотрит мой отец.
— Ты совсем на него не похож, — горячо заметила я.
Он хмуро на меня посмотрел.
— Как ты можешь так говорить, если сама сказала, что совсем меня не знаешь?
— Разве твой отец тащил бы на себе эту вину на протяжении почти двух десятилетий?
Разве ненавидел бы себя за то, над чем не имел совершенно никакой власти? Севастьян сглотнул.
— А что насчёт остального…?
— Я просто рада, что ты выжил. И что рассказал мне об этом.
Казалось, его переполняли эмоции.
— Ты ведь не думаешь, что я поверю, будто ты добровольно останешься со мной после всего того, что я сделал — и что со мной сделали? И в меньшей мере
— Придётся поверить, потому что это правда. То, что я узнала, лишь сильнее привязывает меня к тебе.
Он молчал, казалось, целую вечность.
— Скажи, о чём ты думаешь, Севастьян? Что чувствуешь?
— Чувствую? — Он фыркнул. — Ты меня только что сразила. Нет,
В бане Севастьян сказал мне, что это было неизбежно. Теперь я поняла, почему он так думал.
И я сама пришла к такому выводу.
Протянув руку, он схватил меня за локоть.
— Всю свою жизнь я не подозревал, что мне так нужна эта прекрасная великолепная рыжеволосая девушка. Потом я её увидел. Следил за ней. Всё это время она даже не знала, что проводила свои дни, непрерывно мучая меня.
Я ахнула:
— Севастьян…