Я проснулась в одной из кают с подоткнутым вокруг одеялом. Я смутно помнила, как клевала носом, сидя рядом с Севастьяном, а потом провалилась в сон. Он перенёс меня? И переодел? На мне была одна из его футболок.
Снаружи по-прежнему было темно, но я понятия не имела, сколько сейчас времени — осенью в России резко сокращался световой день.
Я догадалась, что мы стояли на якоре. Наверное, Севастьян спустился вниз, чтобы отдохнуть. Или погоревать.
Буду ли я их придерживаться? Признав Севастьяна своим? Я вспомнила, что чувствовала при мысли, что могу его потерять.
Словно вокруг сердца сжалась колючая проволока.
Когда мои смутные подозрения оформились, я быстро прошла к ванной. И резко втянула воздух от открывшейся передо мной сцены.
Под струями воды, с оскаленными зубами и сверкающими глазами Севастьян лупил разбитыми кулаками по плиточной облицовке душевой кабины. Обжигающий поток лился на его грудь, пока он снова и снова бил невидимого противника.
Сдавливаемый гранит, которым он был раньше, начал трескаться прямо на моих глазах — как эта плитка от ударов.
— Что ты делаешь? — вскричала я. Как он это выдерживает? Кулаки окровавлены, из-под полоски ткани, обвязанной вокруг бицепса, сочилась кровь — так он представлял себе повязку на огнестрельную рану. Она сильно врезалась в бугрящиеся мускулы. — Пожалуйста, перестань!
Он не перестал.
— Хватит! — Я распахнула дверь душевой кабины и залезла внутрь, обеими руками схватив его здоровую руку.
Он был убийцей, изменчивым и жестоким, но я не боялась. Не испугалась и тогда, когда он резко развернулся в мою сторону, чёрные пряди волос хлестнули его по щекам. От него нельзя было отвести взгляд. Настоящий. Живой.
Чувство единения вдруг вспыхнуло ослепляющим светом.
Он процедил сквозь сжатые зубы:
— Уходи. — Глаза были пустыми, благородное лицо перекошено невыразимой болью. Я могла унять её.
— Я тебя так не оставлю.
— Почему? Тебе на меня плевать, если дело не касается того, что я могу тебе предложить.
Он имел в виду наслаждение? Или защиту? Я вспомнила его последние слова во время нашей ссоры:
— Всё совсем не так, Севастьян.
Он просто на меня смотрел. Чего он ждал? Разрешения? Понимания? Наконец, он шевельнулся, уперев ладони по обеим сторонам от моей головы.
Эти татуировки звёзд находились в нескольких сантиметрах от моих глаз. Мне хотелось его обнять и прижаться губам к груди.
Целовать, целовать, целовать, пока его боль не исчезнет.
Я нерешительно наклонилась вперёд и коснулась губами татуировок. Он дёрнулся, словно от удара, но не остановил меня. Я решилась прикоснуться губами к шее. Он был недвижим — статуя снаружи, жестокий воин внутри.
Я ткнулась носом в твёрдый подбородок. Убрала с лица мокрые пряди волос, поцеловала точёные скулы.
Когда я коснулась его губ, он прерывисто выдохнул и отстранился. В его взгляде взывала ко мне глубокая тяга.
— Чего ты от меня хочешь, Натали?
Как подобрать слова?
— Я хочу, чтобы ты занялся со мной любовью.
Раньше я не хотела с ним спать, опасаясь будущего и последствий. Теперь же не была уверена, что проживу достаточно долго, чтобы насладиться первым, так что и второе меня уже не волновало.
Это признание заставило его нахмуриться; он выглядел так, словно пытался меня разгадать. Тогда я спросила:
— А чего ты от меня хочешь?
И ахнула, когда он стиснул в кулаке ворот моей промокшей футболки.
— Я хочу то, что принадлежит
Одним рывком он сорвал с меня одежду.
Я стояла перед ним голая и дрожала.
Взгляд скользнул по моему обнажённому телу, и он не смог сдержать мучительный стон.
Севастьян смотрел на меня так, как человек, несущийся к смерти, посмотрел бы на пару крыльев. Словно я была его разницей между жизнью и смертью.
Я накрыла ладонями звёзды на его груди; он обхватил моё лицо. Наши лбы прижались друг к другу. Так мы и стояли несколько длинных мгновений.
Когда он, наконец, завладел моим ртом, я благодарно раскрыла губы, закрывая глаза, пока он мягко меня целовал. Г осподи, я обожала его вкус, хотела выпить весь жар его рта.
И, как всегда, я поразилась противоречиям, живущим внутри этого мужчины. Он был нежен, но страстен. Его мысли были для меня загадкой, но его тело говорило, что он едва сдерживается: напряжённые мышцы, вздувающаяся грудь, дрожащие руки.