Профессионал. Мальчики из Бразилии. Несколько хороших парней

— Эстер! — крикнул он, бросая их на стол.

Гессен, улыбаясь, глядел на него: темноволосый юноша с волчьим оскалом обнимал своих сияющих родителей. Либерман перевернул снимки и на обороте, где излагались данные по Клейсту, приписал: «Волосы теперь серебряного цвета. Перенес пластическую операцию».

— Эстер?

Взяв снимки, он поднялся и вошел в комнату.

Сидя у стола, Эстер спала, положив голову на сложенные руки.

На цыпочках он подошел к столу, положил на его угол снимки и также на цыпочках через гостиную направился в спальню.

— Куда ты направляешься? — окликнула его Эстер.

Удивившись, что она сразу же услышала его, он ответил:

— В ванную.

— Я хотела сказать — куда ты едешь?

— Ах, это, — сказал он. — В одно местечко рядом с Эссеном — в Гладбек. И в Золинген. С тобой все в порядке?

Выйдя из гостиницы, Фарнбах остановился. Его привели в восхищение фосфоресцирующие беловато-фиолетовые сумерки, которые, как его заверил портье в гостинице, будут стоять несколько часов; он натянул перчатки, поднял меховой воротник и поплотнее напялил шапку на уши. В Сторлиене было не так холодно, как он опасался, но все же достаточно зябко. Слава Богу, что ему не надо ехать севернее; жизнь в Бразилии сделала из него сущую мимозу.

— Сэр? — кто-то тронул его за плечо. Он повернулся, увидев возвышавшегося над ним человека в черной шляпе, который держал в руке удостоверение. — Инспектор-детектив Лофквист. Могу ли я перекинуться с вами парой слов, будьте любезны.

Фарнбах взял удостоверение в кожаной обложке с пластиковым покрытием. Он сделал вид, что в сумерках ему трудно разобрать текст, хотя это было не так, но ему нужно было время, чтобы обдумать ситуацию. Вернув удостоверение инспектору-детективу Ларсу Леннарту Лофквисту, он выдавил из себя любезную улыбку (по крайней мере, он на это надеялся) и, стараясь не выдавать охватившие его тревогу и беспокойство, сказал:

— Да, конечно, инспектор. Я приехал сегодня днем и сомневаюсь, чтобы успел нарушить какие-то законы.

Улыбаясь ему в ответ, Лофквист сказал:

— Я в этом тоже уверен, — он засунул удостоверение во внутренний карман своего черного кожаного пальто. — Если вы не против, можем пройтись и переговорить.

— Прекрасно, — согласился Фарнбах. — Я собирался бросить взгляд на водопад. Похоже, что тут больше нечем заниматься.

— Да, в это время года, — они двинулись по мощенной булыжником мостовой перед гостиницей. — В июне и июле тут несколько веселее, — сказал Лофквист. — Всю ночь светит солнце и полно туристов. К концу августа даже центр города к семи-восьми вечера вымирает и вообще тут тихо, как на кладбище. Вы вроде немец.

— Да, — сказал Фарнбах. — Моя фамилия Буш. Вильгельм Буш. Я коммивояжер. Надеюсь, это не вызывает у вас беспокойства, инспектор?

— О нет, отнюдь, — они миновали каменную арку. — Можете не волноваться. Наше общение носит совершенно неофициальный характер.

Они повернули направо и бок о бок двинулись по выщербленной кладке дороги. Улыбнувшись Фарнбах сказал:

— Даже совершенно невинный человек испытывает какое-то смущение, когда его хлопает по плечу инспектор-детектив.

— Наверно, так и есть, — согласился Лофквист. — Прошу прощения, если я обеспокоил вас. Просто мне приходится присматриваться ко всем иностранцам. К немцам в особенности. И встречаясь с ними… я получаю удовольствие от разговора. Что вы продаете, герр Буш?

— Шахтное оборудование.

— Вот как?

— Я представляю в Швеции фирму «Оренштейн и Копель» из Любека.

— Не могу утверждать, что слышал о ней.

— Она достаточно известна в своей области деятельности, — поведал Фарнбах. — Я работаю на них вот уже четырнадцать лет. — Он глянул на детектива, что шел слева от него. Чуть вздернутый кончик носа и четкая линия подбородка напомнили ему о капитане, под командой которого он когда-то служил в СС: тот тоже начинал допросы с небрежных безобидных слов, что, мол, не стоит беспокоиться; совершенно неофициально. Потом уже шли обвинения, настойчивые вопросы, пытки.

— Оттуда вы и приехали? — спросил Лофквист. — Из Любека?

— Нет. По сути, я родом из Дортмундта и живу сейчас в Рейнфельде, который рядом с Любеком. То есть, когда я не в Швеции, так точнее. У меня квартира в Стокгольме.

Как много, подумал Фарнбах, известно этому сукину сыну и, ради Бога, что он вынюхивает? Неужели вся операция провалилась? Неужели Гессен, Клейст и все прочие сейчас находятся в таком же положении или же только ему не повезло?

— Повернем здесь, — показывая на лесную тропинку справа от них, сказал детектив. — Она ведет к самому лучшему пункту обзора.

В сгущающейся тьме они двинулись по склону холма по узкой тропке. Фарнбах расстегнул верхнюю пуговицу пальто, чтобы мгновенно выхватить револьвер, если дела пойдут хуже некуда.

— Я сам некоторое время провел в Германии, — сказал Лофквист. — Плыл на пароходе в Любек.