Профессиональное убийство

«Что ж, мистер Кертис, значит, последний козырь у вас на руках, и надеюсь, вы довольны. Даже теперь я не понимаю, как вы вышли на мой след. Я думал, что обезопасил себя; вероятно, судьба сыграла со мной злую шутку. Но я дошел до последней черты. Жизнь моя близится к концу, и я предпочитаю сам шагнуть в небытие. Но перед этим должен сделать два заявления. Первое — Фэнни невиновна; она ничего не могла поделать; она не была убийцей, и это письмо должно послужить ее немедленному освобождению. Что она будет освобождена для вас — мысль горькая, но, во всяком случае, меня уже не будет здесь, чтобы волноваться об этом. Второе — Рубинштейн с моральной точки зрения сам повинен в своей смерти. Если кто и напрашивался, чтобы его убили, то это он. Он был надменным, богатым, а подобные грехи никому не прощаются. Объясню, что имею в виду. Я знаю, что Рубинштейн думал обо мне; знаю шутки, которые он отпускал по моему адресу — посредник, спекулянт, человек, боящийся рисков, человек, бог которого золото, человек, достойный осмеяния, глумления, издевки. Он обладал умом и даже в какой-то мере чувствительностью — в том, что касалось его работы, — но был лишен мудрости. Только глупец делает врагов из таких людей, как я. Думаю, он говорил вам, что я люблю те же вещи, что и он, что он тратит свое состояние на покупку этих вещей, а меня больше интересуют деньги. Рубинштейн сделал из меня притчу во языцех. Такое трудно простить. Но он повинен в еще худшем. Рубинштейн покупал за деньги, которые якобы презирал, те вещи, на поиски и спасение которых я тратил жизнь. Купив, прятал их под замок, называл своими, не допускал к ним остальных. Они мои, говорил он. Глупец! Красота не покупается. Человек может получить привилегию хранить ее у себя, дорожить ею, но кем он был, этот маленький серый человек, чтобы владеть сокровищами былых веков? Думаю, он был помешанным, ценности многих сводили с ума. Важничал. Последний халат, который купил Рубинштейн, нашел я, но завладел им он. Я сказал, что хочу видеть его в подобающем месте, в галерее Рубинштейна, и мне пришлось просить о приглашении. Это привело меня в ярость. Я думал, что за это нужно как-то отомстить. Но не убийством. Ни в коем случае. Какая польза мне в его смерти? Но он мнил себя чуть ли не Богом, а когда человек доходит до этой черты, он становится сумасшедшим. Рубинштейн и меня сводил с ума. Я хотел отомстить за себя. Строил планы мести. А потом увидел свой шанс. Когда нашел эти браслеты на Рочестер-роу. Рубинштейн всегда был чрезмерно уверен в себе, убежден, что не оплошает. Я купил эти браслеты и привез в Плендерс. Знал, что оригиналы там, и думал, что буду ждать, когда представится возможность, подменю их теми, что я купил, и Рубин-штейн, этот гордец, будет хранить среди своих сокровищ подделку. Я не собирался говорить ему, и он ни за что бы не догадался. Только эксперт, внимательно рассматривая их, понял бы, что они не подлинные, а когда вещь принадлежит тебе, ты не уделяешь ей особого внимания. Он бы разглядывал их, но как любитель, как владелец, не как эксперт. А я — я хранил бы подлинные браслеты, иногда доставал бы их, смотрел и радовался, что наконец свел с ним счеты.

Я не хотел их продавать. Люди могут не поверить, но это правда. Денег у меня было достаточно, и я не продал бы эти сокровища ни за какие деньги. Всякий раз, беря их в руки, я видел бы в них доказательство падения Рубинштейна, его глупости — он, наивный, с подделками в своей коллекции мнит себя непревзойденным. О, это казалось мне замечательной шуткой, до того замечательной, что я не боялся возможных последствий. У меня не было времени думать о последствиях.

Я тщательно все спланировал. Наклоняясь над драгоценностями, я разглядывал замки застекленных ящиков. Я подошел к Рубинштейну и спросил: «Можно посмотреть то-то и то-то?», и он дал мне ключи. «Потом запри ящики, — сказал он. — Эти вещи бесценны». Богач, еврей, торговец, считающий, что за его паршивые деньги можно купить вечную жизнь. Я открыл ящик, но совершить подмену не сумел, было слишком опасно, вокруг находились люди. К тому же Рубинштейн мог наблюдать. Но когда я снова повернул ключ, замок не заперся. Я позаботился об этом. Потом подошел к окну. Тем утром я выходил в сад; видел окна и веранду под окнами. Спросил Паркинсона, не опасно ли это, он рассмеялся и ответил: «Скажите это Рубинштейну. Любому человеку небезопасно говорить ему, что он плохо заботится о своей галерее. Окна заперты изнутри. Замки, по-моему, надежно защищены от взлома». Я тоже засмеялся.