Профессионалы

— Слушай, окажи мне услугу. Закрой дверь на засов и опусти жалюзи. Покупателей в этот час ждать не приходится. Знаешь, Бен, мы не в округе Клей и не в округе Хэмблен, однако и здесь есть люди, которые считают, что эта страна должна быть свободной. Пойдем-ка со мной.

* * *

Симпатичная негритянка в платье свободного покроя и кожаных сандалиях поставила на карточный столик три тарелки с едой. Мужчины с ней не разговаривали. Девушка молча вышла из комнаты. Мужчина поменьше ростом, которого звали Чарлз Мбора, тут же отправил в рот вилку окры[6], пожевал, проглотил.

— Еда для души! — воскликнул он. — У хонки души нет. Хонки ест мертвую пищу, у него мертвая белая кожа, а внутри — мертвая душа. Мертвые душа и сердце. Знаешь, почему он остается на ногах?

Говард Симмонз кивнул.

— Крадет нашу душу.

— Высасывает ее, как вампир. Наши кровь, сердце, душу. Сейчас они стараются нас убить, поверишь ли, брат, у них уже готовы газовые камеры. Хонки не знает, что с нашей смертью умрет и он. Он живет за наш счет, брат мой. Мы умрем, и он погибнет. Не будет крови, которую можно сосать, сердца, которое можно сосать, души. Хонки просто погибнет от голода.

Третий мужчина, черный, как уголь, и толстый, как Будда, промолчал. В присутствии Симмонза он еще не произнес ни слова, а Симмонз провел вместе с ним и Мборой уже три часа — сначала в кафетерии на Атлантическом бульваре, потом на пятом этаже кишащего крысами дома в самом сердце негритянского гетто в Ньюарке. «Еда для души», — думал он. — Как только они купили дом, он наказал Эстер: никаких бобов, никакой окры, никакой требухи и, ради Бога, никакой кормовой капусты. «Никакой еды для ниггеров, — твердо заявил он, словно не замечая, как не понравилось ей последнее слово. — И я говорю это, потому что так оно и есть. Триста лет наши люди ели это дерьмо, ибо ничего другого им не доставалось. Все знали, что есть это могут только ниггеры. Знаешь, о чем я мечтаю? Чтобы наши дети выросли, не зная, что такое еда для ниггеров».

«А нынче, — думал он, — она стала едой для души». Еда черных людей, а ты должен гордиться тем, что ты черный. Он понимал, что без гордости им не выжить, а чем еще можно гордиться, если на улицах убивают без счета, а в вонючий подъезд страшно зайти.

Однако ему-то было чем гордиться. Он гордился тем, что он Говард Симмонз. Он гордился собой, и ему не было нужды подкармливать свою гордость рассуждениями о том, что он черный, ест кормовую капусту и обожает негритянскую музыку. Он слушал Рея Чарлза и Отиса Реддинга, потому что они ласкали слух, но он слушал и Владимира Горовица, и будапештский струнный квартет по той же самой причине. Симмонз находил Махали Джонсона талантливым, но занудным и не любил Мамашу Мэбли. Он гордился своим домом, лужайкой, женой, детьми, собой и деньгами, которые мог заработать руками и головой. Так что поводов для гордости ему хватало и без окры.

Однако он съел все. Еда ему не понравилась. Будь его воля, он бы к ней не притронулся, но приходилось притворяться, что его угостили роскошным лакомством.

А Мбора все говорил и говорил:

— И вот что еще. Два человека, один сосет кровь другого, и что сие означает? Один — сущее зло, а второй — круглый дурак, и дурак заслуживает того, чтобы зло кормилось с него. Покорная жертва ничуть не лучше злодея. Эти евреи шли в газовые камеры, словно овцы на бойню, и есть ниггеры, которые поведут себя точно так же. Сейчас они позволяют сосать свою кровь, потом покорно пойдут на смерть. Овцы на бойню!

— Не все из нас — овцы.

— Одни разговоры. Разговоры и разговоры... — Мбора поднялся, заложил руки за спину и заходил по комнате, словно зверь в клетке. У него были глаза навыкате, прикрытые стеклами очков в роговой оправе. Одевался он, впрочем, как белый человек. Пиджак на трех пуговицах, белая рубашка, черный узкий галстук. Худой, угловатый, он кого-то напоминал Симмонзу, но тот никак не мог вспомнить, кого именно.

— Вот что я тебе скажу. Знаешь, почему я трачу на тебя время? — Его палец мелко подрагивал у носа Симмонза. — Потому что, поговорив с тобой две минуты, я понял, у тебя есть голова на плечах. А в голове не опилки, а мозги. Ходишь по этим улицам и видишь, до чего же невежественный у нас народ! Мы не успеваем родиться, как нам начинают вдалбливать, что ниггеры тупы. Тверди об этом ребенку с колыбели, и он действительно вырастет тупицей. Так оно и происходит. Голова есть, а как ею пользоваться, никто не знает. Поэтому, когда я встречаю брата, который умеет думать, я остаюсь с ним, говорю с, ним, стараюсь, чтобы мои слова выдавили яд хонки из чистой и прекрасной чёрной души. Ты понимаешь меня, брат?

— Я тебя понимаю.

Мбора прошествовал к окну, помахал кому-то рукой.

— Люди там, внизу, не думают. А начинать надо с теми, кто мыслит, мыслит правильно, мыслит как черный, а те, что внизу, способны только следовать за тобой. Или как овцы на бойню, или на священную войну за права черных. Чтобы идти за лидером, ума не надо.