Профессор бессмертия

Прошло несколько дней. Машура привыкла у крестной, начинала втягиваться в новую жизнь. Она принимала участие в полевых и других работах – в работах «во славу Божию», как говорила Таиса. Сама она была крепкая и сильная девушка и, по своей прежней деревенской жизни, приучена матерью к физическому труду. Только за свое жительство на хуторе она избаловалась в праздности. Теперь же она стала отходить от этого баловства, сопряженного со скукой. Машура стала забывать о хуторской жизни за новыми охватившими ее впечатлениями. Все ей нравилось в общине. Ее товарки, молодые девушки, были не только с ней ласковы, но, видимо, старались ей угодить и услужить. Приветливо глядели на нее и старицы, и братцы. Последних было немного в общине – только пять человек. Молодых работников между ними не было; все были мужики на возрасте. И шло дело в общине, по-видимому, ладно. Обхождение между божьими людьми было дружелюбное; все они звали друг друга не иначе, как ласковыми, уменьшительными именами: Марьюшка, Васенька, Аннушка, Леночка, миленькая, родненький…

Радения, о которых говорила Таиса, еще не начинались. Это предстояло впереди, когда кончится рабочая пора. Теперь же по вечерам в трапезной после ужина (трапезная находилась в том же здании, где и моленная; только вход был с другого конца) божьи люди садились в кружок в углу под иконами и там пели, и пели они стройно. Запомнила Машура слова одной песни:

Просили мы тебя, Господи, дать нам Иисуса Христа.
Просили дать Сына Божия, нас помиловать.
И дал ты нам христа обретенного
Христа в человеке рожденного…

Машура знала, о каком обретенном христе пели сестры. И она ждала скорее еще раз увидеть этого христа…

Приехал, наконец, из Виндреевки старик Афиноген, тот самый, который был возницей Таисы и Машуры при их путешествии из Отрадного. Приехал он с паникадилами для моленной. Паникадил этих уже давно ждали в обители. Афиноген привез также письмо от Максима Васильевича к настоятельнице Манефе. Ракеев писал к настоятельнице, что посылаемые паникадила он получил от московского благотворителя, богатого купца Бердникова, что такие же паникадила Бердников пожертвовал и для другого его божьего питомника. В этом же письме Максим Васильевич наказывал Манефе приехать к нему на большое моление, назначенное на воскресенье, и чтобы она взяла с собой уставщицу Ксению, духовницу Таису, братца Василия и трех девиц, в числе коих он упомянул и о Маше, таисиной родственнице. Писал наконец Ракеев, что если Маша не принята еще в обительский корабль, то пусть ей прием сделают теперь же, по надлежащем приготовлении, и возьмут с нее обет, как это полагается. Максим Васильевич заключил письмо своим благословением, посылаемым божьим людям общины.

Получив ракеевское послание, Манефа тотчас же позвала Таису, сообщила ей все касающееся Маши. Она поручила Таисе немедленно заняться Машей и приготовить ее к принятию в их истинную веру. Таиса сказала, что постарается это исполнить. Самое принятие было назначено Манефой в пятницу.

Здесь надо сказать, что Таиса и до этого решения настоятельницы старалась всячески расположить Машуру к хлыстовскому верованию. Она делала все, чтобы возбудить в крестнице порыв к восторженному настроению – настроению, гармонирующему с хлыстовством, и она в этом успела, тем более, что Машура вообще была склонна к мистическим экстазам. И вот Таиса за время, что Машура у нее поселилась, добилась того, что крестница перед сном после вечерних молитв стала класть с ней перед иконой сначала по сто, а затем по двести земных поклонов, отсчитывая эти поклоны на четках, подаренных Максимом Васильевичем. Для Машуры эти поклоны получили даже свою прелесть. Ее стало увлекать это быстрое метание поклонов перед иконой, освещенной мерцающей лампадой, перед иконой, то исчезающей из глаз, то появляющейся перед молящейся. Кладя поклоны, Машура начинала как бы не чувствовать под собой ног, сердце ее усиленно билось. И при взглядах на икону ей чудилось что-то, словно оживающее в иконе, оживающее сквозь этот строгий темный лик, сквозь эти темные глаза. Машуре даже раз показалось, что эти строгие глаза заискрились особым блеском… Ей сделалось страшно – потом это видение исчезло.

Итак, Машура была уже достаточно подготовлена к экстазам. Теперь, когда Таиса после разговора с Манефой объявила крестнице, что она приглашена на «Великое моление» к Максиму Васильевичу, сердце Машуры от волнения забилось. Ей было жутко и радостно сознавать, что она будет принимать участие в этом молении. С одной стороны, она как бы страшилась Максима Васильевича, он ей казался великим и неотразимым человеком, а с другой – она верила, что там у него она удостоится откровения. Ее тянуло к этому «христу обретенному». Ей чудилось, что скоро начнется для нее что-то новое, неизведанное…