Мы мчались через всю Москву чуть ли не по осевой линии, и все встречные машины (и попутные тоже) шарахались от нас, как тараканы от веника. Думаю, что вовсе не из-за сирены. Просто никому не улыбалось «поцеловаться» с такой ржавой развалюхой. И еще думаю, что водителей пугала не столько сирена, сколько наши громыхающие колпаки. А может, они решили, что в этой развалюхе мчатся на задание бравые опера, ребята-не-промах. С которыми связываться не очень-то стоит – еще на самолет опоздаешь, а то и на симпозиум.
– Мы едем к Петруше? – удивился я, когда мы вылетели за город.
– А куда же еще? – удивился Алешка. – Я, Дим, недолго думал, где он прячется. Он сам об этом сказал. Помнишь: нужно спрятаться там, где тебя никогда не станут искать. Ну, а дядя Федор мне подсказал, когда сообщил о работнике на ферме.
– Я – такой! – покрутил головой дядя Федор. – Бедовый! – И он нахально пошел на обгон шикарного «мерса», из окон которого на него изумленно уставились братки. Но ни у кого из них не было на шее такой шикарной «цепки», как у нашего крутого водителя.
– Леха, – воспротивился я, – у него же пистолет!
Лешка – он сидел впереди – обернулся и так лучезарно улыбнулся мне, что я успокоился.
– Все схвачено, Дим, – сказал он. – Повяжем без проблем.
К ферме мы подъехали тихо, без сирены. Остановились у дома. Дядя Федор достал из багажника стальную монтировку.
– Это лишнее, – небрежно бросил ему Алешка. И дядя Федор послушно захлопнул багажник. – Оставайтесь в машине, дядя Федор. Дима, за мной.
Мы легким шагом приблизились к загону. Там была мирная картина. Бродили по песку страусы, ковырялись в нем своими гусиными носами. Бродил среди них и аист, издалека похожий на мужика в сером пиджачке и белой рубашке. Бродил среди них и еще один невзрачный мужичок. В драном комбинезоне и с двумя мятыми ведрами в руках. Из одного ведра он подсыпал в кормушки какие-то подкормки, а из другого наполнял поилки водой. Вот он приблизился к нам. И поднял голову. Окинул нас коротким равнодушным взглядом.
Артист! Совсем недавно он был великим ученым, обходительным и дружелюбным, с очками на носу и бородкой под носом. А теперь – простенький трудяга, занятый своим пропитанием в эпоху рыночной экономики и кормежкой чужих экзотических кур. С потухшим взглядом, без бородки и без очков.
– Два в одном флаконе, – хихикнул мне в ухо Алешка. – Пойдем, будем его брать.
Мы вернулись к воротам и вошли на терраску. Петруша, который сидел за столом и сосредоточенно гонял на допотопных счетах костяшки, обрадованно вскочил нам навстречу.
– Как кино? – закричал он. – Понравилось? Папа оценил?
– Понравилось кино, – сказал Алешка. – А сейчас цирк будет. Позовите вашего работника.
– Мишу? Сейчас. А зачем?
– Узнаете, – сказал Алешка и с деланой усталостью опустился на стул, стал равнодушно разглядывать за спиной Петруши портрет «архитектора» Петра Ильича и полки с образцами громадных страусовых яиц. – Зовите, зовите.
Тоже – артист! Пять штук в одном флаконе.
Петруша вылез из-за стола и пошел к загону.
Меня немного трясло. А Лешка был совершенно спокоен.
– Что ты волнуешься, Дим? Он всего один, а нас – четверо. И мы такие крутые! Сядь. Сейчас интересно будет. Не прогляди.
Послышались шаги, голоса. На терраску вошли озадаченный Петруша, а за ним замызганный Бир.
– Присаживайтесь, – радушно предложил Алеш– ка. – Мы к вам по делу.
Петруша обошел стол, сел. Рядом с ним присел Бир. Он с удивлением смотрел на нас, даже с легкой улыбкой: что, мол, надо этим пацанам, которых он видит впервые в жизни?
На терраску незаметно просочился и дядя Федор, пристроился возле полочки с яйцами, стал их разглядывать и гладить легонько пальцами. Об яичнице замечтал.
Петруша и Бир вопросительно смотрели на нас.
Алешка любит эффекты. И они ему удаются.
Он не торопясь расстегнул нагрудный карман курточки и начал в нем копаться. Потом вдруг вытащил из него резким движением очки и положил их на стол перед Биром:
– Вы их забыли, профессор!
Надо отдать должное Биру.
Он мгновенно просчитал ситуацию. Вскочил. Рука его скользнула под комбинезон и выскользнула с пистолетом. Сейчас это был уже совсем другой человек. Третье лицо в одном флаконе. Злое, испуганное, беспощадное.
Признаюсь, когда я увидел черную дырку ствола, я немного оцепенел. Ощущение очень сложное. Я, конечно, не думал, что он будет стрелять. Но все равно: когда на тебя направляют пистолет – это неприятно.
А Лешка… Я придвинулся к нему поближе. Я подумал, что мой долг, долг старшего брата – закрыть его своим телом. А Лешка… тонко усмехнулся и не двинулся с места.
Зато Петруша шагнул вперед и занес над головой Бира свою громадную трудовую руку.
Бир отскочил назад, взвизгнул совсем не по-медвежьи, а вроде собаки, которой наступили на лапу, и… нажал спуск.
Раздался щелчок. Выстрела не было. Бир нажал еще раз. Еще и еще. Но пистолет только щелкал вхолостую.
– Пострелял? – спросил у него за спиной дядя Федор. – Ну и хватит. – И он обрушил на голову Бира самое большое страусиное яйцо.