Профессор Криминале

«Значит, начинал он с Пиа, начинал как антифашист?» — спросил я. «И как правоверный социалист, убежденный в необходимости реформ». «А с вами в кого превратился?» «Объективно — в ведущего теоретика марксизма, крупнейшего в Венгрии». «И желанного на Западе». «Чуть позже — да, — кивнула Гертла. — А с Сепульхрой м-м, с Сепульхрой он сделался тем, кто он есть сейчас. Звездой первой величины, Лукачем 90-х, так, кажется?» «Так пишут в газетах». «Вы-то в них и пишете, — Гертла повернулась ко мне. — Я гляжу, про Ирини вы молчок». И тут я смекнул, какой вопрос надо задать, чтоб отблагодарить Гертлу за приглашение. «Ирини для меня сплошная загадка. Ведь к тому моменту, как вы познакомились с Басло, она уже куда-то исчезла?»

«Точно, исчезла, — сказала Гертла. — В 1956-м Ирини отправили в лагерь». «В лагерь? Вы имеете в виду — в тюрьму?» «В 56-м она вышла на улицы, под русские танковые дула. А затем попробовала перейти границу и спрятаться на Западе. Но увы. Вам это все припомнить трудно. Англичане в тот год думали исключительно о собственной экспансии в зону Суэцкого канала. Русские этим воспользовались и вторглись в нашу страну». «Меня тогда не было и в проекте». «Ну ясное дело. Вас не было, вам на 56-й год плевать. А в соцстранах на 56-й не натужился плюнуть никто». «Что предпринял Криминале, когда Ирини забрали? Он пытался ее вызволить?» «Что предпринял? — переспросила Гертла. — Да уж конечно, ничего». «Ничего?» — изумился я. «Видите ли, их роман давным-давно закончился, — улыбнулась Гертла. — Басло ничего не предпринял, потому что я не Ирини. Я относилась к происходящему, как вы понимаете, совсем, совсем по-другому».

Каюсь, я не сразу постиг, что Гертла хочет этим сказать. Она ведь тщилась растолковать мне законы канувшей ярости, чуждой логики, дряхлые, извилистые законы. «То есть вы переметнулись к русским?» — недоверчиво спросил я. «Иначе и быть не могло. Если б революция победила, в Венгрии началось бы то, что происходит теперь. Я стояла на марксистских позициях, и до сих пор стою. Надеюсь, вы не думаете, что сегодняшний курс продержится? В России вот-вот грянет путч, фальшивая демократия для идиотов падет, и коммунисты вернутся к власти, вернутся спасать империю. Сейчас мы наблюдаем парадоксальный кратковременный этап этого всемирно-исторического процесса». «Допустим, — сказал я. — А Криминале, он тоже приветствовал оккупацию?» «Мы сидели у окна нашей квартиры, глядя, как в Будапешт входят танки. Я посоветовала Басло отмежеваться от его друзей демократов и подладиться к Кадару. Восстание обречено. Понятно, я была права. Не послушайся он, от него бы и духу не осталось. Тоже, скорей всего, угодил бы в лагерь. И человечество лишилось бы философа Басло Криминале».

Она привалилась плечом к изгороди. Нечто бесповоротное, отверделое проступило вдруг в Гертле Риверо. Все, что она мне рассказывала, она рассказывала не просто так. Я журналист, а слово, обращенное к журналисту, предназначено для печати. «С какой целью вы мне это говорите?» — спросил я. Она ненадолго задумалась. «Басло называют Лукачем 90-х — и глубоко заблуждаются. Лукач был настоящий мыслитель. Он противопоставлял рассудок хаосу, пытался внести в историю смысл. Басло сегодня хаос необходим как воздух, а осмысления истории он бежит как огня. Таким образом он думает спастись и от прошлого, и от будущего. Но прошлое неистребимо. Демократия, свободный рынок — вы и вправду верите, что они нам помогут? Хотя бы в этой стране? Где уровень инфляции 130 процентов, богатые ненавидят бедных, армия выжидает, и лишь сильная рука способна предотвратить всеобщую неразбериху? Со мной Басло усвоил, что марксизм — великая доктрина, а демократия — доктрина выморочная. Она сулит рай земной, а взамен вы получаете американские цыплячьи ножки. Сказать, в кого превратился Басло? В теоретика мороженых курей. По-моему, нам пора возвращаться».

Но я не двинулся с места: «Вы не досказали про Ирини». «Ах, вот что вас волнует! Ну-с, концов вы не сыщете, она мертва, давно мертва. Вы, верно, удивлены. С имиджем Басло Криминале такое не вяжется. С имиджем диссидента, борца с тиранией. Но как журналист, мистер Джей, вы должны понимать: истина никогда не лежит на поверхности. Все имиджи малость хромают, а?» «Вы, в общем, правы». «Права, — продолжала Гертла. — Неужели вы ни разу не задались вопросом, что делал Басло в 1956 году, когда вся планета стояла на распутье? На чьей стороне он был, кого поддерживал?» «Я задавался этим вопросом. Но у Отто Кодичила сказано...» Гертла расхохоталась мне в лицо: «У Кодичила? Вы поверили хоть одному слову в его книге?» «Некоторым — поверил».